Очерк второй менгу-тимур, или первый хан. Восточная литература - библиотека текстов средневековья Ярлык от хана менгу тимура митрополиту кириллу

Менгу-Темир был сыном Тукана и внуком Бату-хана. Он вошел в историю Золотой Орды как первый правитель независимого государства. К тому времени Золотая Орда отделилась от Монгольской империи. Это проявилось в том, что Менгу-Темир стал чеканить деньги со своим именем, самостоятельно издавать ярлыки и утверждать наместников в собственных владениях.
Уже в начале своего правления Менгу-Темир назначил правителем Крыма одного из сыновей Тока-Темира. Затем он выдал Генуе ярлык на владение городом Кафой (современная Феодосия). Тем самым золотоордынский правитель как бы обозначил, что его политика направлена на установление выгодных торговых связей с другими странами. Именно в этом ярче всего проявился гений Менгу-Темира, хотя он не был обделен и военным талантом.
В те годы наиболее влиятельной личностью в Золотой Орде был темник Ногай. Он кочевал от устья Дуная до берегов Днепра. В его обязанности входил контроль над русскими княжествами, Болгарией и Молдавией. Ногай также оказывал своё влияние на Византию. Темник обеспечил спокойствие на западе Золотой Орды, и в 1266 году Менгу-Темир совершил поход на Булгарское ханство, где два года он утверждал свою власть.
Затем в 1268 году Менгу-Темир развязал войну с иль-ханом Абакой за Азербайджан. В этой войне правителя Золотой Орды поддержал мамлюкский султан Бейбарс. Год спустя между Менгу-Темиром и Абакой был заключен мирный договор.
Вскоре после этого Новгородская летопись и Софийский временник отмечают прибытие в Новгород владимирского князя Святослава Ярославича с полками. Вместе с ним прибыл «баскак велик Володимирьский именем Амраган». Вполне возможно, что именно через него золотоордынский правитель передал ярлык, позволявший Новгороду свободно торговать в Суздальской земле.
Это последнее упоминание в русских летописях появления золотоордынских баскаков на севере Руси. Очевидно, правители Золотой Орды утеряли всякий интерес к этой беспокойной провинции. Известно также, что в 70-х годах XIII века на Руси была проведена новая перепись. Правда, письменные источники не уточняют, в каком именно году это произошло. Да и нет в них прямого указания, кто именно проводил эту акцию.
Ситуацию проясняет ханский ярлык Менгу-Темира. Есть в нем такая строка: «а кто возьмет баскацы наши и княжие писцы и поплужницы и таможницы». Иными словами, речь идет не о ханских сборщиках, а о сборщиках русских князей. Если это так, то можно сказать, что именно с этого времени русские князья начали самостоятельно вести свою внутреннюю политику.
Тем временем Великий хан Хубилай сконцентрировал внимание на войне с Сунской империей. Он лично возглавил поход на Сун, но война затянулась на несколько лет. Это отвлекло его от политических событий, происходивших в самой Монгольской империи, и на исторической арене появился Кайду, правнук Угедэя. Он правил в Бухаре и выступил против Хубилая, но пока не в открытую. Ему необходимо было заручиться поддержкой могущественного союзника, и он начал налаживать связи с Золотой Ордой.
Менгу-Темир поддерживал Кайду в борьбе с Хубилаем. Вместе с тем золотоордынский правитель организовал поход на Византию. Поводом послужило то обстоятельство, что Михаил Палеолог всячески препятствовал установлению связей между Золотой Ордой и Мамлюкским султанатом. Задерживал посольства, чинил иные преграды, но главное заключалось в том, что Византийская империя была союзницей государства Хулагуидов.
Когда иль-хан Абака напал на мамлюков в Сирии, султан Бейбарс обратился к Золотой Орде за помощью. В короткое время были созданы два альянса. В один из них вошли объединенные силы Золотой Орды и мамлюков, которых поддержали Венеция, Якоб Сицилийский и Альфонс Арагонский. В другом альянсе соединились Хулагуиды и генуэзцы при пособничестве папы римского, Людовика IX, Карла Анжуйского и Михаила Палеолога.
Ибн Халдун сообщает, что поход Менгу-Темира на Константинополь закончился тем, что византийский император не принял сражения и попросил мира. Союз был заключен, и его даже скрепили браком. Михаил Палеолог выдал свою внебрачную дочь Ефросинью за темника Ногая.
В сопровождении свиты Менгу-Темир вернулся в столицу Золотой Орды, а темника Ногая он отправил в Болгарию против царя Константина Тиха. Тем самым Ногай оказал неоценимую услугу византийскому императору в борьбе с его давним врагом, и после похода в Болгарию по Византии стали свободно разъезжать золотоордынские воины, о чем сообщает летописец Пахимер. Долгое время местные жители взирали на чужеземцев как на «кару божию». И такое положение сохранялось до самой смерти Менгу-Темира. Тем самым он пресек связи Европы с государством Хулагуидов.
В 1274 году Великий хан Хубилай предпринял попытку завоевать Японию. Однако эта военная акция закончилась полным провалом. Китайские и японские летописцы сообщают, что «Страну восходящего солнца» спасло вмешательство внешних сил. Когда монгольская флотилия уже стояла у берегов Японии, на завоевателей неожиданно налетел «божественный ветер» (камикадзе). Он поднял такой сильный шторм, что опрокинул все корабли Великого хана, и десятки тысяч его воинов оказались на дне океана.
В итоге Хубилай лишился части своей регулярной армии и этим воспользовался Кайду, правитель Улуса Угедэя. В 1275 он заявил о своей независимости и повел борьбу за престол Монгольской империи. Его поддержали потомки Чагатая и монгольская знать в Каракуруме.
Пока на востоке разворачивалась война между Хубилаем и Кайду, золотоордынский правитель организовал поход в Литву. Вскоре после этого в ставку Менгу-Темира приехал Великий князь Василий Ярославович. Русский историк Татищев пишет, что правитель Руси «привез хану по полугривне с сохи, или с двух работников, и что хан, недовольный данью, велел снова переписать людей на Руси».
К сведениям Татищева современные исследователи обычно относятся с недоверием. Однако о визите Василия Ярославовича в ханскую ставку сообщают и другие историки. Смутные свидетельства об этом содержатся и в средневековых рукописях. Правда, то, что русский историк именует «данью», на самом деле следует называть иначе. Эта была плата за услугу, которую Золотая Орда оказала Руси в её борьбе с Литвой. Находит объяснение и «недовольство» хана, если плата была низкой.
Несмотря на это, в следующем году темник Ногай снова прислал своих воинов к Льву Галицкому, и он выступил с ними на Литву, поддержанный Глебом Смоленским и Романом Брянским. Однако после взятия Новогородка, союзники перессорились и отказались идти дальше. На обратном пути воины Ногая подвергли грабежу русские земли.
В том же 1276 году на Руси произошли изменения. Великий князь Василий Ярославович «по возвращении из Орды, преставился в Костроме на сороковом году от рождения». Его место занял Дмитрий Александрович, который до этого правил в Переяславле. Он был утвержден ханом Менгу-Темиром.
Годом позже в Мамлюкском султанате умер султан Бейбарс. Потеря такого сильного союзника не сломила золотоордынского правителя и даже заставила его действовать решительнее. Золотая Орда заняла агрессивную позицию и держала соседей в постоянном страхе. Ей нужен был только повод, чтобы продемонстрировать свою военную мощь.
Такой случай представился вскоре после смерти давнего соперника Византийской империи – правителя Болгарии Константина Тиха. Его «злодейски умертвил» некий Лахан, «славный бродяга и свинопас» - так охарактеризовали его летописцы. Он женился на вдовствующей царице и начал «принимать многих людей, уверяя их, что небо послало его освободить отечество от ига монгольского».
Ногай совершил два набега на болгарские земли, прежде чем ему удалось поймать Лахана. Его привели в походный стан золотоордынского войска и там лишили жизни. Позже под влияние Ногая одно за другим попали три княжества Балканского полуострова: Тырновское, Видинское и Браничевское. Тырновский князь Терентий вынужден был выдать свою дочь за сына Ногая Чоку, а своего сына Светислава отправить по аманату (в заложники) к золотоордынскому темнику.
Параллельно успехам темника Ногая на Балканском полуострове Менгу-Темир совершил поход на Северный Кавказ, где подчинил алан. Примечательно, что в этом походе золотоордынского правителя принимали участие русские князья со своими дружинами. За свои ратные подвиги они должны были получить там земельные наделы, но об этом в письменных источниках не сообщается. Однако, как показывают дальнейшие события, русские князья испытывали постоянный интерес к Северному Кавказу, который нельзя назвать простым любопытством.
Тем временем на востоке Монгольской империи Великий хан Хубилай захватил столицу империи Сун - город Ханьчжоу. Вслед за этим он перебросил часть своего войска против Кайду, и между ними произошли стычки в Кашгаре и Хотане. В итоге воины Хубилая одержали победу, но Кайду не признал себя побежденным и после короткой передышки захватил старую столицу Монгольской империи город Каракорум.
В 1278 году Хубилай отбил Каракорум и завершил завоевание империи Сун. Правда, в то время её престол еще занимал малолетний правитель Ти-пинг. Он правил всего год, и уже в 1279 году его флот был разгромлен в Кантонском заливе близ Гуандуна. Лишь после смерти императора Ти-пинга сунская династия прекратила своё существование, её сменила династия Юань, основателем которой стал Великий хан Хубилай.
В 1279 году после короткого правления двух султанов в Мамлюкском султанате к власти пришел эмир Калаун по прозвищу «Алфи», что означает «Человек-тысяча». Это прозвище он получил в связи с тем, что в своё время султан ас-Салих купил молодого Калауна на рынке рабов за тысячу золотых динаров. Сумма огромная по тем временам, но юноша стоил этих денег. По описаниям его современников, он был «коренастым и широкоплечим человеком с короткой шеей».
Новый правитель взошел на трон под именем Мансур Сейф ад-Дин Калаун. Он хорошо говорил по-тюркски и на языке кабджаки, но не знал арабского. По сведениям египетских летописцев, Калаун был родом из города Судак, который располагался на территории Золотой Орды.
По этому поводу Ал-Макризи сообщает: «Бейбарс родился в Кипчакии в городе Судак, оттуда же родом был его брат Салмиш и султан Калаун». На протяжении всего срока своего правления Калаун поддерживал связь со своей родиной и даже помогал в строительстве мечети.
В 1281 году умер иль-хан Абака. Новым правителем государства Хулагуидов стал Ахмед. Это развязало руки Менгу-Темиру, который до этого был связан с Абакой мирным договором.
Золотоордынский хан послал на Ахмеда восьмидесятитысячное войско во главе с Тукаем и Туркенаем. Они были разбиты в «высотах Карабага». Согласно летописным сведениям, узнав о поражении, Менгу-Темир «крайне огорчился и умер». При этом почти все египетские летописцы сообщают, что Менгу-Темир умер от какого-то злокачественного нарыва в горле.
* * *

Итак, с Менгу-Темиром было связано три важных события в истории Золотой Орды. Во-первых, появилась генуэзская торговая колония в Кафе, сыгравшая огромную роль в истории Крыма. Во-вторых, хан предоставил больше самостоятельности русским князьям, то есть «освободил россов от насилия откупщиков хазарских», как о том повествует русский историк Н.М. Карамзин. И, в-третьих, именно при Менгу-Темире произошло усиление темника Ногая, который позже пользовался безраздельной властью на западе Золотой Орды, но речь об этом пойдет в следующей статье.

Рецензии

Когда араты,то бишь монголы узнали,что у них было великое прошлое,они нашли в Монголии какой-то холм и объявили,что там покоятся все их полководцы.Они его охраняют и не дают вести раскопки.Если бы Чингиз-хана не зарыли бы в степи как собаку,то и он лежал бы под этим холмом.Но вот куда подевалось всё награбленное добро?У эмира Тимура есть сверкающая столица Самарканд,его гробница,а монголы как были бедные степняки-скотоводы,так и остались ими.

Какая забота поэтам, узнает ли потомство историю их жизни.

Вся она – в славе их произведении

Пьер-Жан Беранже

Менгу-Тимуру (монг. Мунке-Тэмур) очень не повезло в историографии: исследователи обычно склонны представлять его довольно посредственным правителем на фоне таких ярких государей и государственных деятелей, как Бату, Берке, Ногай, Узбек, Токтамыш. И в самом деле, по сравнению с ними он выглядит весьма невыразительно. А между тем, уже тот факт, что именно Менгу-Тимур стал первым ханом Золотой Орды, официально принявшим этот титул, уже позволяет отнести его к числу наиболее выдающихся «царей ордынских».

I

Менгу-Тимур был вторым из пяти сыновей Тукана, второго сына Бату. Матерью его была Кучу-хатун, дочь (или сестра) Буга-Тимура из влиятельного монгольского племени ойрат. Точная дата рождения Менгу-Тимура неизвестна, полагаем, что он родился в 1240-х гг. Его отец, которого Боракчин-хатун безуспешно пыталась возвести на трон после смерти Улагчи, скончался, вероятно, на рубеже 1250-1260-х гг., а к 1262/1263 г. умер и Тарбу, старший брат Менгу-Тимура.

В результате Менгу-Тимур остался к этому времени старшим в семействе Бату, которое, как считалось, имело некие преимущества в наследовании ордынского трона. Поэтому он стал кем-то вроде «наследного принца» при своем двоюродном деде Берке. Арабские дипломаты, посетившие Золотую Орду в 661 г. х. (1263 г.), сообщали, что Менгу-Тимур был «назначен в наследники» Берке и носил в качестве такового титул «Амир Оглу, то есть Амир Малый» По-видимому, «старшим эмиром» считался сам Берке, который не претендовал на ханский титул. Вполне вероятно, что признание Менгу-Тимура наследником стало тем условием, при котором другие Джучиды согласились признавать Берке правителем Золотой Орды.

Тем не менее, несмотря на официальный статус «наследного принца», приход Менгу-Тимура к власти после смерти Берке оказался не таким уж гладким. Русские летописи под 1266 г. (год смерти Берке) сообщают: «Бысть мятежь великъ в самехъ Татарех. избишася сами промежи собою бещисленое множество акь песокъ Морьскы». У Менгу-Тимура были соперники в борьбе за ордынский трон, за спиной которых стояли влиятельные силы.

Первым из них стал Туда-Менгу, родной младший брат Менгу-Тимура. Он был следующим по возрасту, отличался довольно покладистым характером и, подобно Берке, тяготел к исламу. Эти качества привлекали к Туда-Менгу, с одной стороны, мусульманское население Золотой Орды, с другой – тех монгольских нойонов, которые опасались властного нрава Менгу-Тимура. Вторым претендентом на трон был, вероятно, малолетний сын Берке, которого могли поддержать как мусульманские приверженцы его отца, так и те представители рода Джучидов, которые не желали возвращения к власти прямых потомков Бату. Наиболее влиятельным среди них был темник Ногай – любимец Берке, имевший большой вес в ордынских войсках.

Однако происхождение Менгу-Тимура и формальный статус наследника Берке помогли ему добиться власти. И хотя вступление нового правителя на трон оказалось не бескровным, он не стал (или не имел возможности) проводить масштабные репрессии против тех, кто противился его воцарению, и ограничился тем, что удалил от двора наиболее влиятельных своих противников. В частности, Ногай был лишен командования ордынскими войсками, отправлен в свой удел на Дунае и в течение всего правления Менгу-Тимура не допускался к государственным делам. Впрочем, и Менгу-Тимур, со своей стороны, старался не вмешиваться в дела его улуса, позволив темнику создать нечто вроде автономного государства в составе Золотой Орды. Исторические источники ничего не сообщают о дальнейшей судьбе малолетнего сына Берке, и это наводит на мысль, что он был устранен по приказу Менгу-Тимура.

Не желая всецело зависеть от какого-либо чрезмерно могущественного военачальника, Менгу-Тимур разделил вооруженные силы Золотой Орды на три части. Центр возглавил он сам, правое крыло поручил нойону Тайре. а левую – нойону Маву. Надо думать, оба эти полководца способствовали его приходу к власти и пользовались доверием внука Бату.

Как мы помним, Берке провозгласил себя главой Золотой Орды самовольно, не получив согласия хана Мунке. Хубилай, преемник Мунке, был вынужден смириться с воцарением Берке и теперь с тревогой наблюдал, что и наследники Берке идут по его стопам и вовсе не нуждаются в подтверждении своей власти ханом. После некоторого размышления Хубилай попытался хоть как-нибудь исправить ситуацию и прислал Менгу-Тимуру ярлык, в котором назначал его правителем Золотой Орды. Конечно, этот жест никого не мог обмануть: фактически Хубилай сам признал, что смиряется с фактом прихода к власти внука Бату и лишь признает его воцарение. Тем не менее, Менгу-Тимур принял этот ярлык: не взяв на себя никаких обязательств по отношению к центральной власти, он приобрел легитимность в глазах хана и правителей других монгольских улусов, а это укрепляло его позиции и внутри Золотой Орды. Отныне его слово и фактически, и формально становилось законом для всех подданных Джучидской державы.

II

Многие ожидали, что внук Бату, придя к власти, будет проводить политику, резко отличающуюся от политики Берке – хотя бы для того, чтобы показать, что к власти вернулась законная ветвь Джучидов, и заявить о себе как о самостоятельном политике. Однако в целом Менгу-Тимур продолжил политику своего двоюродного деда, лишь сместив некоторые акценты. Особенно ярко это проявилось в его внешней политике.

Так, подобно Берке, Менгу-Тимур стал поддерживать союзные отношения с Египтом. Султан Бейбарс обменивался с ним дружескими посланиями и богатыми дарами – несмотря на то, что Менгу-Тимур исповедовал традиционную монгольскую религию тенгрианство, а не ислам! Было вполне очевидно, что Бейбарс надеется на продолжение войны Золотой Орды с Ираном Хулагуидов, а это сулило ему, султану, свободу действий на Ближнем Востоке.

Казалось, поначалу надежды Бейбарса вполне оправдываются: в первый год своего правления Менгу-Тимур продолжил войну с ильханом Абагой, начавшуюся еще при Берке. Но в 1268 г. новый ордынский правитель понес от ильхана серьезное поражение и поспешил заключить с Ираном мир. К большому огорчению Бейбарса, этот мир не нарушался до самой смерти Менгу-Тимура. Египетский султан пытался повлиять на ордынских сановников и через них подтолкнуть Менгу-Тимура к новой войне с Ираном; но на инициативы Бейбарса положительно отреагировал только Ногай – и то, вероятно, потому, что в это время находился не у дел и всячески старался поддерживать свой престиж в глазах иностранных государей. В 1277 г. султан Бейбарс умер, так и не дождавшись возобновления войны Золотой Орды с Ираном. С Русью Менгу-Тимур (опять же подобно Берке) находился в спокойных отношениях: уже в самом начале своего правления, в 1267 г., он выдал ярлык православной церкви, освободив ее от налогов и повинностей и предоставив автономию во внутренних ее делах. В дошедшем до нас виде ярлык Менгу-Тимура выглядит следующим образом: «Вышняго бога силою вышняя троица волею Менгутемерьво слово людскым баскаком и князем и полъчным князем и к данщиком и к писцем и к мимояздящим послом и к соколником и к пардусником. Чингиз царь потом что будет дань или корм, ать не заммають их да правым серцем богови за нас и за племя наше моляться и длагосломяють нас. Тако молвя и последний цари по тому же пути пожаловали попов и черньцов. Дань ли или иное что ни будеть, тамга, поплужное, ям, воина кто чего ни попросить и рекли были дати, кто паки того у нас не ведаеть, вси ведаем. И мы, богу молясь, и их грамоты не изыначили. Тако молвя по первому пути, которая дань или поплужное, или подвода, или корм кто ни будеть, да не просять; ям, воина, тамга не дають. Или что церковное, земля, вода, огороди, винограды, мелници, зимовища, летовища – да не заимають их. И яже будуть поимали, – и они да въздадуть назад. А что церковное мастери, соколници, пардусници кто ни будеть, да не заимают их, ни стерегуть их. Или что в законе их книги или ино что – да не заимають, ни емлють, ни издеруть, ни погубять их. А кто иметь веру их хулити – тот человек извиниться и умреть. Попове един хлеб ядуще и во едином дому живущее, у кого брат или сын, и тем по тому же пути пожалование, ажь будуть от них не выступились. Будет же ли, от них выступились дань ли или ино что, – ино им дати. А попове от нас пожаловани по първои грамоте, бога молящи и благословляющее нас стоите. А иже имете не правым сердцем о нас молитесь, – богу тот грех на вас будеть. Так мълвя. Аж кто не поп будеть, иные луди, иметь у себе приимати, хотя богови молитись, что в том будеть. Так млъвя, сему митрополиту грамоту дали есьмя. Сию грамоту видяще и слышаще от попов и от черныцов ни дани ни иного чего ни хотять ни възмуть баскаци, княжи писци, поплужники, таможници, а возмуть инее по велицеи язе извиняться и умруть. Тако млъвя заечего лета осеннего пръваго месяца в четвертый ветха на Талы писано». Этот ярлык можно считать, с одной стороны, продолжением политики монгольских ханов по отношению к религии (начиная с Чингис-хана, еще в 1223 г. выдавшего первый такой ярлык даосам). С другой стороны, этот документ означал, что Менгу-Тимур уже намеревался провозгласить себя ханом, ибо только самостоятельные монархи-Чингизиды обладали правом выдачи ярлыков.

Русь была для Менгу-Тимура одновременно источником доходов и человеческих ресурсов, а также перевалочным пунктом на торговом пути с Европой. Наследник Берке всемерно покровительствовал развитию торговли и поэтому стремился создать западным торговцам максимально выгодные условия ведения дел в Золотой Орде. Так, около 1269 г. Менгу-Тимур выдал ярлык великому князю Ярославу Ярославичу, предписывающий тому дать «путь чист» ганзейским купцам, то есть пропускать их через свои земли без пошлин и сборов.

Приблизительно тогда же Менгу-Тимур, первый из ордынских правителей, позволил итальянским торговцам обосноваться на юге золотоордынских владений – в Крыму и Северном Причерноморье, где в это время появляются фактории венецианцев, генуэзцев и пизанцев. Генуэзцы в эпоху Менгу-Тимура осуществляли торговые экспедиции даже в Каспийском море и прилегающих к нему областях. А в 1278 г. в Судак прибыл уже и венецианский консул: первый официальный дипломатический представитель республики. Во внутренней политике Менгу-Тимур старался следовать принципам своего деда Бату. Он прекрасно понимал опасность того, что владетельные Чингизиды и племенные предводители, укрепившись в отведенных им областях, могут «пустить корни», завести семейные и политические связи и, опираясь на поддержку местного населения, перестанут подчиняться власти правителей Сарая. Чтобы избежать этого, Менгу-Тимур периодически предписывал своим родичам и нойонам перекочевывать вместе с их подданными на новые места. Так, например, он перевел Уран-Тимура (сына Туга-Тимура, потомки которого традиционно имели владения в восточных областях Золотой Орды – Синей Орде), в Крым. И не вина Менгу-Тимура, что его преемники на сарайском троне перестали практиковать подобную «перетасовку». В конце концов, удельным владетелям удалось-таки закрепиться на определенных территориях и добиться не только широкой автономии, но и самим претендовать на высшую власть. Максимально укрепив свою, власть внутри страны и обеспечив безопасность Золотой Орды на международной арене, Менгу-Тимур приступил к делу всей своей жизни – приобретению Золотой Ордой полной независимости.

III

Прежде чем Менгу-Тимуру удалось провозгласить себя ханом, он вел не очень долгую по времени, но сложную и насыщенную событиями военно-дипломатическую игру.

Как мы помним, хан Хубилай в начале своего правления столкнулся с оппозицией в лице своего родного брата Арик-Буги и его сторонников. В 1264 г. Арик-Буга был разгромлен и сдался в плен, но на свободе остался его приверженец Хайду, внук Угедэя. Будучи поначалу безудельным царевичем, не имевшим, ни сторонников, ни владений, ни средств, к 1268 г. он сумел настолько усилиться, что осмелился бросить вызов самому Хубилаю. Созвав в Монголии курултай, Хайду провозгласил себя ханом, объявив при этом Хубилая незаконным правителем и в придачу обвинив в том, что тот нарушает все монгольские обычаи, приняв титул императора династии Юань. В результате на востоке Монгольской империи началась война, продолжавшаяся до самой смерти Хайду в 1301 г.

Менгу-Тимур, получив от Хубилая ярлык, подтверждавший его право на власть в Золотой Орде, поначалу не вмешивался в распри своих восточных родичей. Напротив, он даже пообещал императору, что будет поддерживать его в борьбе с мятежниками, и осудил действия Хайду. Однако вскоре позиция Менгу-Тимура изменилась, и он решил поддержать Хайду.

В 1268 г. Борак, правитель Чагатаева улуса, ставленник и союзник Хубилая, начал войну с Хайду. Менгу-Тимура не устраивало усиление блока Хубилая и Чагатаидов, и он немедленно направил на помощь Хайду 30 000 воинов под командованием своего двоюродного деда Беркечара, родного брата Берке. Зажатый между двумя противниками, Борак, так и не дождавшийся помощи от Хубилая, завязшего в борьбе с южно-китайской империей Сун, был вынужден капитулировать. В 1269 г. в долине реки Талас состоялся курултай, на который прибыли Хайду, Борак и ряд царевичей-Чингизидов из улусов Джучи. Чагатая и Угедэя. Менгу-Тимур по какой-то причине не счел возможным лично явиться на съезд и отправил представлять свои интересы вышеупомянутого Беркечара – с теми же тремя туменами войска, которые нанесли поражение Бораку.

Участники курултая приняли ряд решений, определивших дальнейшую судьбу Монгольской империи. Прежде всего, победители, Менгу-Тимур и Хайду, отделили от владений Борака добрую треть в свою пользу. Когда же он выразил возмущение их аппетитами, они предложили ему в качестве компенсации… совершить грабительский поход на владения ильхана Абаги – племянника и союзника императора Хубилая!

Однако самым важным и судьбоносным из решений стало то, что участники курултая официально провозгласили свои владения независимыми от власти Хубилая, а сами приняли ханские титулы. Хотя Менгу-Тимур уже с начала своего правления вел себя как независимый монарх (чеканил монету с собственным именем и выдавал ярлыки), но теперь он получил формальное признание своего ханского титула в глазах родичей. Хайду, и ранее предъявлявший претензии на ханскую власть, также был признан родичами в ханском достоинстве. Борак последовал их примеру, поскольку был зол на Хубилая за то, что тот не оказал ему военной помощи в войне с Хайду и Менгу-Тимуром.

Получив признание ханского титула от восточных Чингизидов, Менгу-Тимур перестал вмешиваться в общеимперскую политику и с этого времени оказывал своим союзникам больше дипломатическую и моральную поддержку. Тем не менее, Хубилай и подвластные ему Чингизиды не раз отказывались от нападения на владения Хайду и Чагатаидов, когда до них доходили слухи, что Менгу-Тимур собирается направить свои войска на помощь союзникам. Однако золотоордынский хан, прежде всего, защищал свои интересы и не желал чрезмерного усиления любого из противоборствующих ханов. Так, например, в 1271 г., когда Хайду, не довольствуясь титулом независимого монарха в Улусе Угедэя, провозгласил себя великим ханом (хаканом), Менгу-Тимур не признал его верховенства. Напротив, когда Хубилай назначил наместником в Монголии своего сына Нумугана, хан Золотой Орды вступил с новым наместником в переговоры и выказал всяческую поддержку его планам по укреплению власти Хубилая в монгольских степях. По сведениям «Юань ши», Менгу-Тимур даже заключил с Хубилаем соглашение о совместной борьбе против внутренних мятежников, что едва не вызвало нападения Хайду на Улус Джучи: лишь убедившись, что золотоордынский хан готов к войне, внук Угедэя отказался от своих намерений.

Но, увидев, что влияние Нумугана в Монголии усиливается и, в свою очередь, начинает угрожать балансу сил в империи, Менгу-Тимур в очередной раз принял сторону Хайду. В 1278 г. Нумуган и его верховный военачальник Хантун-нойон были преданы своими союзниками, царевичами-Чингизидами из рода Мунке и Угедэя, и выданы Хайду. Внук Угедэя отправил их к своему союзнику Менгу-Тимуру, при дворе которого оба пленника находились до самой его смерти. Столь ценные заложники обеспечили хану Золотой Орды в высшей степени миролюбивые отношения с Хубилаем! Так, всего лишь однажды задействовав свои военные силы в междоусобной борьбе Чингизидов, Менгу-Тимур добился независимости Золотой Орды и стал ее первым ханом. Ему даже не пришлось сражаться за свою независимость: эта задача была переложена на плечи его союзников, которые создали Хубилаю столько проблем, что он просто не мог позволить себе войну с самым отдаленным улусом империи, каковым являлась Золотая Орда.

IV

Итак, уже за первые три года своего правления Менгу-Тимур сумел добиться независимости Золотой Орды и обезопасить свои владения на юге (заключив мир с ильханом Абагой) и на востоке (вступив в союз с Чагатаидом Бораком). Казалось, это должно было развязать ему руки для активной завоевательной политики на Западе. Однако этот осторожный и дальновидный монарх-прагматик чаще ограничивался демонстрацией силы, нежели ее реальным применением.

Так, в 1270 г., когда рыцари Тевтонского ордена, располагавшиеся в Ревеле (Таллинне), в очередной раз намеревались совершить поход против Великого Новгорода, и напуганный князь Ярослав Ярославич обратился за помощью к Менгу-Тимуру, хан приказал своему владимирскому баскаку Амрагану явиться на переговоры новгородцев с немцами. Решение хана оказалось эффективным: увидев среди русских монгольский отряд (свиту баскака), немцы сразу утратили агрессивность и подписали с Новгородом мир «на всей воле новгородской».

В том же году великий князь Ярослав снова обратился к хану – на этот раз с жалобой на самих новгородцев. Новгородцы отказались признавать великого князя Ярослава своим князем и пригласили на княжение в Новгород его племянника Дмитрия Переяславского, сына Александра Невского. Несмотря на то, что племянник остался лоялен дяде и даже открыто принял его сторону в конфликте с Новгородом, великий князь вознамерился сурово наказать новгородцев. Ярослав выступил против них с владимирскими, тверскими, переяславскими и смоленскими дружинами, а также отправил к Менгу-Тимуру своего посланника, новгородского посадника Ратибора Клуксовича, с просьбой предоставить ордынские войска для восстановления порядка на Руси. И снова Менгу-Тимур лишь сделал вид, что собирается направить для решения проблемы свои войска. На самом деле он дождался приезда в Орду Василия Костромского (брата великого князя), который лично прибыл в ставку хана и убедил его в том, что «новгородци прави, а Ярославъ виноватъ». И хан «возврати татарьскую рать» Поход ордынских войск на Русь вновь не состоялся.

Годом позже Ярослав Ярославич, вероятно, уже будучи больным и чувствуя приближение смерти, приехал к хану, чтобы по уже сложившейся практике согласовать кандидатуру своего преемника на великокняжеском столе. Поддержка хана на этот раз была очень важна, ибо законный наследник, Василий Ярославич Костромской, брат Ярослава, обладал куда меньшими способностями к великому княжению, нежели следующий по старшинству племянник – Дмитрий Переяславский, сын Александра Невского. Тем не менее, старинное лествичное право было за Василием, и Менгу-Тимур дал согласие поддержать именно его как наиболее легитимного претендента на владимирский трои. Авторитет хана на Руси был настолько высок, что Василий после смерти Ярослава в 1272 г. без каких-либо проблем утвердился во Владимире.

Время от времени Менгу-Тимур направлял своих воинов на помощь русским князьям для борьбы против общих внешних врагов. Так, в 1274-1275 гг. хан по просьбе Льва Данииловича Галицкого направил ему на помощь воинов, которые приняли участие в походе Галицко-Волынских князей на Литву. Подобная политика Менгу-Тимура имела несколько положительных последствий: во-первых, хан демонстрировал поддержку своим верным вассалам, русским князьям, во-вторых, настраивал против них литовцев (которые могли стать потенциальными союзниками Червонной Руси в борьбе с Ордой) и, наконец, позволял своим воинам захватывать добычу даже тогда, когда Золотая Орда формально не вела никаких войн.

В 1276 г. скончался и великий князь Василий Ярославич (за год до этого, как и его предшественники, согласовавший с ханом кандидатуру своего преемника ), и великий стол перешел, наконец, к его племяннику Дмитрию Александровичу. Однако Дмитрий, возможно, обиженный на хана, за то, что тот не пожелал поддержать его великокняжеские претензии в обход дяди Василия, не стремился тесно взаимодействовать с Сараем. Новый великий князь даже не пошел в поход, который Менгу-Тимур устроил против ясов (осетин) в 1277-1278 гг. и в котором весьма активное участие приняли многие русские князья. С их помощью хан сумел захватить осетинский город Джулат (в русских летописях – Дедяков). Эта победа позволила Менгу-Тимуру укрепить позиции Золотой Орды на Северном Кавказе и тем самым в еще большей степени гарантировать мирные отношения с Хулагуидским Ираном.

Как можно увидеть, Менгу-Тимур поддерживал с Русью в целом благожелательные отношения. За время его правления погиб только один русский князь – рязанский владетель Роман Ольгович, и хотя в русских источниках в его гибели принято обвинять Менгу-Тимура, вряд ли хан на самом деле имел отношение к убийству князя.

По-видимому, Роман Ольгович пал в борьбе со своими соперниками – удельными пронскими князьями, которые в течение XIII-XV вв. неоднократно претендовали на верховную власть в Рязанском княжестве. Не исключено, что пронские владетели привлекли на свою сторону монгольские отряды местных баскаков и с их помощью покончили с рязанским князем. Известно, что как раз с 1270 г. в Пронске стал княжить Ярослав, сын Романа Ольговича: по-видимому, он вместе с братьями решил отомстить местным князьям за отца и выгнал их из собственного княжества.

Однако позднее рязанской епархии понадобилось заполучить «собственного» христианского великомученика, и в результате появилась агиографическая легенда о «житии святого благоверного князя Романа Рязанского». Согласно «житию», кто-то донес на Романа Ольговича Менгу-Тимуру, будто князь отказывается выплачивать ордынский выход и хулит веру монголов. Хан вызвал князя в Сарай, а тот прямо в глаза хану осудил его язычество и стал расхваливать христианство. Разъяренный хан приказал предать его мучительной казни – «разъять по суставам», а затем отрубить голову и вздеть ее на копье. Такова официальная версия православной церкви, но она появилась лишь в XVI в. и совершенно не имеет отношения к реальным событиям. Во-первых, неизвестно ни одного случая, чтобы какой-либо золотоордынский хан казнил князя или простолюдина за отстаивание своих религиозных убеждений. Во-вторых, сам Менгу-Тимур покровительствовал русской православной церкви, свидетельством чему является его ярлык 1267 г. Сарайский епископ Митрофан неоднократно выполнял дипломатические поручения хана в Византии. Более того, в течение всего своего правления Менгу-Тимур, лояльный к русской православной церкви, не позволял католическим миссионерам закрепиться в центральных областях Золотой Орды: в конце его правления несколько миссий действовало лишь на ордынских границах с Венгрией, тогда как в Сарае католики смогли обосноваться лишь при преемниках Менгу-Тимура. Все эти факты заставляют отвергнуть версию о казни Романа Рязанского по приказу внука Бату.

Имея определенные религиозные предпочтении, первый золотоордынский хан, однако, не был силен в религиозных вопросах, и порой это его невежество приводило к нежелательным политическим последствиям. Это проявилось, в частности, в истории с сельджукским султаном Изз ад-Дином Кей-Кавусом и его сыном.

Как мы помним, Берке в конце своего правления удалось вызволить свергнутого султана Кей-Кавуса II из византийского плена. Надеясь вернуть султану трои и использовать его в качестве орудия своей политики на Ближнем Востоке, Берке осыпал Кей-Кавуса милостями, женил на своей дочери и пожаловал в управление крымский город Солхат. Однако Менгу-Тимур в 1268 г. заключил мир с ильханом Абагой и, вероятно, чтобы избежать поводов к возобновлению войны, отказался от плана Берке и изменил отношение к Кей-Кавусу. Он отозвал бывшего султана из Крыма и держал при себе, в Сарае. При его дворе Изз ад-Дин Кей-Кавус и скончался в 1277 или 1278 г.

Вот тут-то Менгу-Тимур и выказал свое незнание особенностей различных религий! Он предложил Масуду б. Кей-Кавусу жениться на Урбай-хатун, вдове его отца и дочери Берке. С точки зрения монгольской религии и степных обычаев такой брак не только допускался, но и приветствовался. Однако по канонам шариата он рассматривался едва ли не как кровосмесительство и потому был совершенно неприемлем для сельджукского принца. Недозволенному религией браку Масуд предпочел бегство из Золотой Орды. Вместе со своим братом Фарамарзом он бежал из Сарая и добровольно явился к ильхану Абаге, который, как ни странно, отнесся к сельджукским принцам благожелательно и даже выделил им в качестве удела часть сельджукской державы. В результате Менгу-Тимур лишился даже призрачной возможности возвести на сельджукский трон своего ставленника и вернуть Золотой Орде контроль над Малой Азией, которым она обладала в эпоху Бату.

Впрочем, несмотря на такие неудачи, в целом внешняя политика Менгу-Тимура оказалась весьма эффективной, и он сумел оставить своим преемникам державу, пользующуюся большим авторитетом на международной арене.

V

Держава Менгу-Тимура процветала и наслаждалась миром. Хан проявлял себя не только как дальновидный политик, но и как справедливый судья: в памяти потомков он остался под прозвищем Келек-хан, т. е. справедливый хан, при котором «все обиженные благодарили его природу, а обидчики жаловались». Менгу-Тимур продолжил денежную политику Берке, последовательно обеспечивая выпуск на всей территории Золотой Орды единой монеты, которая обладала бы единым весом и единым оформлением. Он также приказал чеканить свой титул на монете, именуя себя «ханом высочайшим» и титулом «султан», который, вероятно, призван был поднять репутацию Менгу-Тимура в мусульманском мире. Кроме того, именно при Менгу-Тимуре на монетах Золотой Орды появляется так называемая «тамга дома Бату», показывавшая, что Золотая Орда является уделом уже не всего семейства Чингизидов, а именно потомков Бату.

Говорят, что тот, к кому благоволят боги, умирает молодым. По-видимому, Менгу-Тимур в значительной степени пользовался их покровительством: он скончался, не достигнув 40 лет. Смерть хана наступила в результате неудачной операции: у него в горле появился нарыв, который неумело вскрыли придворные врачи, что и привело к смерти. Произошло это в 1280 г.

Менгу-Тимур имел несколько жен, из которых старшей была Джиджек-хатун, ставшая супругой первого ордынского хана после смерти своего первого мужа Берке Других его жен звали Олджай-хатун (из рода кунграт, племянница Мунке-хана), Султан-хатун (из рода ушин) и Кутуй-хатун. От этих жен у него было десять сыновей (Алгуй, Токта, Тудан, Бурлюк, Абаджи, Сарай-Буга, Тогрул, Малакан, Кадан и Кутуган), которые, в свою очередь, оставили многочисленное потомство. Таким образом, сохранение и продолжение рода Бату было обеспечено.

ЯРЛЫК МЕНГУ-ТИМУРА: РЕКОНСТРУКЦИЯ СОДЕРЖАНИЯ

Так называемый сборник ханских ярлыков русским митрополитам был составлен в первой половине ХV в. из старинных русских переводов четырех иммунитетных и двух проезжих грамот, написанных от лица трех золотоордынских ханов и одной ханши в промежуток между 1267 и 1379 гг. Инициатива в создании сборника принадлежала руководству русской православной церкви, которое использовало его в качестве полемического оружия, призванного оградить церковно-монастырскую собственность от посягательств со стороны светских властей, на протяжении трех с половиной сотен лет. 3а это время содержание документов, составлявших сборник, постоянно изменялось за счет вставок и других сознательных искажений их текстов, имевших целью максимально расширить права и привилегии церкви. Сборник функционировал в двух редакциях — первоначальной, или краткой, и более поздней, появившейся в 40-х годах ХVI в., — пространной.

Созданный на русской почве и для русского читателя с совершенно определенной целью, сборник ханских ярлыков уже давно выполнил свою историческую миссию а в заданном ему качестве утратил свою актуальность. Однако первоначальное содержание документов, его составляющих, искаженное переводчиками, редакторами и переписчиками, до сего дня остается скрытым от глаз историков и пока еще не может быть использовано в качестве полноценного исторического источника. Проблемы реконструкций первоначального содержания документов сборника в общих чертах известны. Выявлен абстрактный формуляр золотоордынских жалованных грамот. Приступаем к реконструкции содержания древнейшего акта сборника — ярлыка Менгу-Тимура от 1267 г.

Механическое сопоставление сохранившегося текста названного документа с отдельными статьями и оборотами абстрактного формуляра золотоордынских жалованных грамот, выявленного в основном на материале более поздних актов, конечно, обязательно. Однако такое сопоставление должно проводиться после осознания конкретных фактов истории середины ХIII в., случившихся на территории, где происходили события, вызвавшие необходимость создания источника, к реконструкции первоначального содержания которого нам предстоит приступить. Иными словами, нужна хотя бы краткая концепция исторического периода, объясняющая появление ярлыка Цангу-Тимура.

30 сентября 1246 г. умер владимирский великий князь Ярослав Всеволодович. Владимирский стол перешел к его брату Святославу, который реализовал завещание Ярослава — распределил по городам-уделам семерых братьев Ярославичей. Старший из них — Александр — к тому времени был новгородским князем с уже десятилетним стажем, половину этого срока носившим почетное прозвище Невский. В вотчинное владение он получил Тверь, расположенную в самой западной части территории Владимирского великого княжества. Земли удельного Тверского княжества смыкались с владениями Новгорода. В 1247 г. второй брат Александра Андрей отправился к Бата» хлопотать о расширении своей вотчины. За ним последовал Александр Невский. Братья пробыли вдали от родины до конца 1249 г. Андрей вернулся домой с ханским пожалованием, утверждавшим его великим князем владимирским. Александру монголо-татары "приказаша" "Кыев и всю Русьсную землю".

Известно, что Невский в 1249 г. вернулся в Новгород, где княжил вплоть до 1252 г., когда Андрей Ярославич отказался служить ордынскому хану, бежал "за море" и нашел временное пристанище в Швеции. Тогда Александр сделался великим князем владимирским и оставался им до самой смерти в 1263 г. Возникает вопрос — зачем понадобился Александру Невскому титул великого князя киевского? Именно титул, потому что сам он даже не заезжал в Киев. Разоренные и опустошенные в результате ордынского нашествия киевские земли были ему не нужны. Здесь уместно вспомнить о том, что главой православной церкви для всех русских земель в то время считался митрополит киевский и всея Руси. После разгрома Киевской Руси монголо-татарами русская православная церковь, бывшая слабее княжеской власти в хозяйственном и организационном отношениях, потеряла свою опору и защиту в лице киевского великого князя. Александр Невский, исхлопотав для себя Киевское княжество, имел дальний политический прицел — переместить церковный центр в Северо-Восточную Русь. Завладев титулом киевского великого князя, Александр получил юридическое право взять под свою руку киевского митрополита Кирилла. Последний был вынужден принять покровительство Невского.

Кирилл получил пост митрополита киевского и всея Руси по рекомендации галицкого князя Даниила и его брата Василька. Нареченным митрополитом, сопровождающим князя Даниила, он упоминается в летописи уже под 1243 г. Кирилл не имел возможности отправиться в Константинополь к патриарху на посвящение в сан по крайней мере до 1248 г., ибо до этого времени Даниил вел переговоры с римским папой о церковной унии. Предполагалось, что в случае принятия унии митрополит будет посвящен не константинопольским патриархом, а папой римским. В 1248 г. переговоры об унии были прерваны. В 1249 г. киевским великим князем стал Александр Невский, который сохранил свою резиденцию в Новгороде, а наместником в Киеве поставил боярина Дмитра Ейковича. Ответом на этот ход Невского явилась поездка Даниила к Батыю, совершенная им в 1250 г. через Киев. В том же году, вернувшись домой, галицкий князь спешно направил Кирилла на посвящение в Константинополь. С помощью венгерского короля эта поездка была благополучно завершена. Возвратившийся из Константинополя Кирилл без задержки отправился во Владимир в качестве лица, сопровождавшего дочь Даниила, объявленную невестой Андрея Ярославича. Так митрополит был выведен из-под контроля великого князя киевского.

Для правильного понимания некоторых названных выше событий требуются пояснения и уточнения. В первой половине ХIII в. Византийской империи как таковой не существовало. В результате четвертого крестового похода 13 апреля 1204 г. крестоносное войско овладело Константинополем. Византийское государство развалилось на куски. Его столица стала главным городом нового государства, именуемого Латинской империей. К концу 1204 — началу 1205 г. из множества греческих центров выделились три главных, которые принято называть Никейской империей, Эпирским царством и Трапезундской империей. Никейская знать и духовенство в согласии с константинопольскими иерархами, жившими в оккупированном латинянами городе, весной 1208 г. избрали новым "вселенским" патриархом Михаила ІV Авториана (1208-1214), которого большинство духовенства и населения греческих земель рассматривало как законного преемника константинопольского патриарха и главу всех "православных"". К середине ХIII в. Никейская империя стала для греков главным оплотом борьбы за отвоевание Константинополя и возрождения Византийского государства в прежних границах.

Таким образом, в 1250 г, нареченный митрополит киевский и всея Руси Кирилл отправился на поставление не в Константинополь, а в Никею (Изник), расположенную на азиатском берегу Босфора. Его посвятил в сан патриарх Мануил II (1244-1254), послушно следовавший воле никейского императора Иоанна III Дуки Ватаца (1222-1254). Ватац стремился полностью подчинить церковь задачам своей внутренней и внешней политики. При этом императоре были фактически подготовлены все предпосылки для возвращения Константинополя.

Даниил Галицкий, завершивший к 1246 г. почти 40-летнюю борьбу с венгерскими и польскими феодалами и Галицкими боярами за восстановление единства Галицко-Волынской Руси, вмешался в войну за австрийский герцогский престол и в начале 50-х годов добился признания прав на него для своего сына Романа. Переговоры Даниила с папской курией о церковной уний привели к тому, что в 1254 г. он получил от папы римского королевский титул. Политические интересы Александра Невского были устремлены на Северо-Восточную Русь. В его расчеты никак не вписывалась какая бы то ни было зависимость от римско-католической церкви. Значительно больше его устраивало номинальное верховенство греческой православной церкви, "вселенский" патриарх которой не мог тогда оказывать на Северо-Восточную Русь и политику русского великого князя никакого реального влияния.

В 1251 г. Невский вызвал Кирилла из Владимира в Новгород на поставление новгородского архиепископа. Одновременно туда прибыли послы от папы римского с предложением к князю принять католицизм. Александр в присутствии митрополита решительно отверг это предложение, чем, видимо, привлек Кирилла на свою сторону. Невский вернул митрополита во Владимир, а сам в 1252г. отправился в Орду, после чего Андрей потерял Владимирское великое княжество. Место Андрея занял Александр, торжественно встреченный в своей новой резиденции митрополитом Кириллом.

В том же году галицкий князь Даниил принял церковную унию. С этого времени митрополит Кирилл навсегда связан свою деятельность с интересами великих князей владимирских.

Последующая "пастырская” деятельность Кирилла нашла отражение в летописях. Весной 1255 г. он хоронил во Владимире брата Невского Константина, зимой 1256 г, вместе с Невским приезжал в Новгород, в 1261 г. утвердил замену ростовскому епископу Кириллу. И вдруг мы встречаем известие о том, что в 1261 г. митрополит Кирилл поставил епископа Митрофана Сараю. Это сообщение звучит для внимательного читателя буквально как гром среди ясного неба. Митрополит своею волей и без всякого противодействия со стороны ордынского хана, которым тогда был правоверный мусульманин Берке (1258-1266), учредил православную епископию в ханской резиденции! Открывался какой-то новый этап во взаимоотношениях между ордынскими ханами и великими князьями владимирскими. В том, что интересы хана стояли здесь на первом плане, не приходится сомневаться, ибо именно он в то время был диктующей свою волю стороной. Мы уже знаем, что внешнеполитическая, тем более связанная с Ордой, деятельность Кирилла была неотделима от интересов Александра Невского. Зачем же понадобилось учреждение в Сарае православной епископии каждой из сторон?

Для ответа на поставленный вопрос несколько раздвинем рамки нашего исследования и посмотрим на ордынско-русские отношения с точки зрения историка, объектом изучения которого является целый комплекс международных проблем, сложившихся к 1261 г. на европейско-азиатском материке.

На востоке материка простирались владения всемонгольских ханов-чингисидов, от которых номинально зависели и ханы Золотой Орды. С 1260 г. смертельная вражда существовала между двумя великими ханами — родными братьями Аригбугой и Хубилаем. Их третий брат Хулагу с конца 50-х годов ХIII в. стал основателем нового самостоятельного монгольского улуса на территории Ирана-Хулагуидского государства. Очень скоро наступательный порыв войск Хулагу был приостановлен вооруженным противодействием египетских мамлюков, власть которых распространялась на Сирию и Хиджаз. Штурмом взяв Багдад и казнив последнего аббасидcкого халифа Мустасима (1258), монголы обрушились на Сирию и захватили Халеб, Дамаск и другие города (1260). Мамлюкский султан Бейбарс I, пришедший к власти в конце 1260 г., учредил халифат в Каире (1261) и провел "священную войну" против "неверного" Хулагу. В этой борьбе мамлюкский султан нашел могущественного союзника в лице "правоверного" золотоордынского хана Берке. Дипломатические отношения между обеими сторонами начались в 1261 г.

В первые годы завоеваний на землях Ирана, Ирака и Сирии Хулагу поддерживал материально и людскими ресурсами хан Золотой Орды. Хулагу признавал его старшим в роде. Берке направил в хулагуидское войско 3 тюмена (10-тысячных отряда) во главе с царевичами-джучидами. По мере расширения завоеванной территории и укрепления власти Хулагу между ним и ордынским ханом росло недоверие. Берке рассчитывал включить в свои владения Азербайджан и Грузию, но встретил со стороны основателя Хулагуидской державы решительное противодействие. В феврале 1260 г. находившиеся в хулагуидской армии трое ордынских царевичей были открыто или тайно один за другим умерщвлены. После этого события между обоими ханами "появились и изо дня "в день росли вражда и ненависть", приведшие вскоре к открытому разрыву.

Предводители ордынских отрядов в хулагуидском войске получили из Сарая тайный приказ покинуть армию Хулагу и просить убежища у мамлюкского султана. Замысел Берке был благополучно осуществлен. Начальники прибывших в распоряжение Бейбарса отрядов явились первыми дипломатическими представителями Золотой Орды в Египте. В 1261 г. великий хан Хубилай прислал Хулагу ярлык на все завоеванные в Иране и сопредельных странах территории и титул улусного хана (ильхана). Поскольку Берке поддерживал соперника Хубилая Аригбугу, этот ярлык послужил ордынскому хану юридическим основанием для начала военных действий против Хулагу.

Взгляд на политическую карту того времени убеждает исследователя в том, что практически осуществить взаимодействие партнеров по союзу против Хулагу можно было только через территорию возродившейся Византийской империи. Другого пути просто не было. Им и воспользовались мамлюкский султан и ордынский хан.

Мы расстались с Никейской империей в начале 50-х годов ХIII в. В 1259 г. патриарх Арсений (1255-1259) короновал там очередным императором Михаила VIII Палеолога (1259-1282). Все усилия нового императора были направлены на овладение Константинополем. Весной 1260 г. он предпринял первую попытку. Однако захватить город никейским войскам удалось только 25 июля 1261 г. Константинополь снова стал столицей империи. Вновь приглашенный на патриарший престол Арсений (1261-1264) вторично помазал Михаила на царство в храме св. Софии 15 августа 1261 г. Падение Латинской империи явилось тяжелым ударом для многих государей Европы. Были затронуты интересы ряда стран, но в первую очередь был нанесен ущерб престижу папского престола, постоянного защитника латинских императоров Константинополя. Существенно пострадали и позиции Венеции, которая потеряла господствующее положение в торговле в бассейне Восточного Средиземноморья и на Черном море. Папа Урбан ІV (1261-1264) сразу начал предпринимать меры против Византии, потребовав от Генуи разорвать союз с Михаилом Палеологом. Поскольку генуэзцы отказались, последовали отлучение от церкви правительства Генуи и папский интердикт на все население республики.

Византийская дипломатия, поставленная перед фактом активизации антивизантийских коалиций на Западе, стала искать выход в упрощении связей с Востоком. Сохранилось свидетельство арабоязычного авторе Ибн Абд аз-Захира о существовании письменного клятвенного обязательства о дружбе Михаила Палеолога с мамлюкским султаном Бейбарсом. Первое послание Бейбарса к ордынскому хану, отправленное в 1261 г., было доставлено через его доверенное лицо в Сарай, скорее всего в составе византийской дипломатической миссии к Берке. Основанием для талого допущения служит тот факт, что ответное официальное ордынское посольство в Египет было направлено транзитом через Константинополь совместно с византийскими дипломатами и послами Берке к Михаилу Палеологу. Ордынский хан очень трезво относился к вопросам веры. Если в сношениях с мусульманским государем Египта Берке выступал ярым борцом за "восстановление маяка правоверия" против шаманиста Хулагу, то с православными русскими князьями и с византийским императором он поддерживал вполне нормальные дипломатические связи.

Отвоевание греками Константинополя и возрождение Византийской империи в 1261 г. заставляли ордынского хана считать, что на важнейших международных политических и торговых путях вновь утверждалось могущественное христианское государство, издревле множеством нитей связанное с русскими княжествами. Бейбарс в качестве своих послов к Михаилу Палеологу использовал православных священнослужителей, среди которых был и епископ. Берке пошел по тому же пути. В 1261 г. он основал в Сарае православную епископию. Теперь у хана под рукой всегда находился квалифицированный советник по вопросам христианской веры, лично зависимый от хана дипломат, знающий греческий язык и готовый к использованию для связей и с византийским императором, и с константинопольским патриархом, который являлся признанным главой православной церкви, официально посвящавшим в сан и руководителей русской церкви — митрополитов.

Сохранилось летописное сообщение о том, что Феогност, в 1269 г. сменивший Митрофана на посту сарайского епископа, зимой 1279 г. вернулся "из Грек, посылан митрополитом [Кириллом] к патриарху и царем Менгутемеремь к царю [Михаилу] Палеологу". Это свидетельство представляется весьма ценным. Из него явствует, что в сношениях с Византией русский митрополит и ордынский хан выступали как бы "единым фронтом". Конечно, Кирилл мог в чем-то представлять интересы владимирского великого князя. Были у митрополита к патриарху и свои, чисто церковные, дела. Например, известно, что тот же Феогност по поручению Кирилла представил 12 августа 1276 г. патриаршему синоду в Константинополе вопросы относительно правил церковной службы. Однако определяющее значение в этих сношениях имели, несомненно, интересы ордынского хана Менгу-Тимура, сохранившего дипломатические связи своего предшественника с Михаилом Палеологом.

В основе союза русской церкви с ордынской администрацией лежала экономическая заинтересованность русской стороны. Ханы-чингисиды, преследуя свои политические цели, традиционно освобождали служителей культа от налогов, повинностей и чрезвычайных сборов. Льготы храмам, монастырям и руководству данного культа в целом письменно закреплялись в жалованных грамотах.

Жалованная грамота, выданная Кириллу в 1257 г., вряд ли была первой. Русская церковь уже пользовалась налоговым иммунитетом, видимо с начала правления Берке. Документальное оформление иммунитета требовало личного присутствия митрополита в ханской ставке, и Кирилл, несомненно, неоднократно туда ездил. Летопись сообщает о пребывании зимой 1258 г. на Руси ордынских "численников" — переписчиков населения — с целью последующего обложения его регулярными налогами. Они "исщетоша всю землю Суздальскую, и Рязанскую, и Мюромскую... толико не чтоша игуменов, черньцов, попов, крилошан, кто зрить за святую богородицу и на владыку (т. е. митрополита Кирилла. — А . Г .)". В этом отрывке мы видим указание на получение русской церковью иммунитетной грамоты Берке в том же 1258 г. Правда, конкретно о поездке тогда митрополита в Орду или о выдаче ему ханской жалованной грамоты в русских летописях не сохранилось ни слова. Но ведь и о жалованной грамоте Менгу-Тимура, выданной Кириллу в 1267 г., мы не имеем современных этому событию письменных свидетельств. Если, конечно, не считать саму эту грамоту, дошедшую до нас в русском переложении в сборнике ханских ярлыков, к реконструкции первоначального содержания которой мы теперь и приступаем.

Начальная статья формуляра золотоордынских жалованных грамот – богословие — характерна лишь для грамот, начертанных буквами арабского алфавита. Поскольку известно, что подлинные тексты документов сборника ханских ярлыков были написаны уйгурицей, то для их формуляров статья богословие исключается. Первой статьей индивидуального формуляра ярлыка Менгу-Тимура являлось обращение. В старинном русском переложении статья читалась: "Вышняго бога силою вышняя троица волею Менгутемерью слово людьским баскаком и князем и полъчным князем и к даншиком и к писцем и к мимояздящим послом и к соколником и к пардусником".

Первым оборотом статьи обращение был указ, или мотивированный указ. В ярлыке Менгу-Тимура он читался: " Вышняго бога силою вышняя троица волею Менгутемерьво слово". По форме он являлся мотивированным указом. Однако по содержанию его мотивировка не вписывалась в знакомую по чингисидским документам улусных ханов словесную матрицу, которая переводилась на русский так: "Предвечного бога силою великого хана благоденствием". Если первая фраза мотивировки указа ни у кого из прошлых исследователей не вызывала сомнений ни в подлинности, ни в изначальной принадлежности к ярлыку Менгу-Тимура, то ее заключительная фраза породила среди ученых не менее четырех разного рода толкований.

Востоковед В. В. Григорьев, монографически исследовавший сборник ханских ярлыков еще в первой половине XIX в., полагал, что фразу "вышняя троица волею" добавил к строке "вышняго бога силою” русский переводчик грамоты. Ученый, однако, оговаривался, что "этого еще нельзя доказать несомненно". Автор этих строк вначале разделял мнение В. В. Григорьева, считая справедливость его доказательным. Затем он склонился к предположению о буддийском толкований "высшей троицы". В настоящее время ни то, ни другое мнения не представляются достаточно убедительными.

Действительно, если допустят, что первая строка мотивировки указа в ярлыке Менгу-Тимура была присуща ему изначально, а вторая является его позднейшей русской калькой, то перед нами предстает мотивировка указа в грамоте не улусного, а великого хана. Похожие мотивировки в одну строку встречались в некоторых жалованных грамотах великих ханов, написанных по-китайски. Однако в переводе на русский язык они звучали не совсем адекватно первой строке мотивировки указа в интересующем нас ярлыке: "Всевышнего бога благоизволением". Точно соответствовала первой строке мотивировки в ярлыке Менгу-Тимура первая строка двухстрочной мотивировки в грамотах улусных ханов-хулагуидов. Можно допустить, что устранение второй строки, в которой выражалась зависимость адресата от великого хана, механически превращало мотивировку при указе улусного хана в таковую же великого хана. Неувязка здесь состоит в том, что все без исключения такого рода мотивировки в хулагуидских актах были написаны буквами арабского алфавита от лица ханов — мусульман, т. е. они не подходят для нашего случая.

Что касается предположения о том, что вторая строка мотивировки в ярлыке Менгу-Тимура свидетельствует о "благоизволении" буддийской "высшей троицы", то принятию его препятствуют три момента. Во-первых, мы не знаем ни одного чингисидского акта, где буддийская троица выступала в качестве компонента мотивировки при указе; во-вторых, не известны письменные документы, в которых обозначению буддийской троицы предшествовало бы название шаманистского "высокого неба"; в третьих, если даже вопреки фактам допустить подобное сосуществование, то перед нами предстали бы две самостоятельные строки мотивировки при указе великого хана. Как известно, вторая строка мотивировки при указе в документах, исходивших от лица великого хана, была не самостоятельным, а лишь промежуточным, зависимым звеном, отделявшим обозначение особы хана от обозначения "предвечного бога".

Поскольку, критикуя приведенные выше допущения, мы в обоих случаях пришли к тому, что, хотя они и не могут быть приняты, разбор их неизменно выводит нас на формальные показатели, присущие не улусным, а великим ханам, возникает необходимость проверки реальных взаимоотношений между ханами улуса Джучи и всемонгольскими ханами, отношений, которые сложились между ними ко времени правления Менгу-Тимура. Обратимся к показаниям сохранившихся источников и исследованиям наших предшественников.

В монгольской летописи "Сокровенное сказание" представлены две строки мотивировки при имени золотоордынского хана Бату, которыми начиналось его письмо великому хану Угедею, отправленное в 1238 г.: "Предвечного бога силою великого хана-дяди благоденствием". Эта формула повторяла мотивировку при обороте указ в чингисидских документах улусных ханов, являясь письменным отражением фактического старшинства великого хана над улусным, бывшим его родным племянником.

В 1241 г. Угедей умер, в том же году скончался второй сын Чингис-хана Чагатай. Пять лет различные группировки из представителей рода Чингис-хана боролись за победу своей кандидатуры на великоханский престол. Наконец в 1246 г. состоялся курултай, на котором великим ханом избрали сына Угедея Гуюка. Бату не признал нового великого хана и не дал ему присяги. В 1248 г. Гуюк выступил в поход против Вату, но скончался, не выйдя еще из предало» Монголии. Два дома — Джучи и Тулуя — объединились в борьбе за избрание великим ханом сына Тулуя Мунке (Менгу). Им противостояли дома Угедея и Чагатая, На курултае в 1251 г. великим ханом бил избран Мунке (1251-1259). Бату и Мунке окончательно ликвидировали прежнюю роль домов Чагатая и Угедея. Фактически в эти годы монгольская империя разделилась на две частя ~ владений Мунке и владения Бату.

После смерти великого хана Мунке борьба за престол велась между сыновьями Тулуя Аригбугой и Хубилаем. В 1260 г. на курултае в Каракоруме великим ханом был избран Аригбуга. В том же году его брат созвал курултай в Кайпине и провозгласил великим ханом себя. В развернувшихся между братьями военных действиях Аригбуга потерпел поражение. В 1264 г. он сдался Хубилаю и через два года умер. Борьба за престол великого хана в Монголии на этом не закончилась. Ее возглавил и продолжил внук Угедея Хайду. Военные действия между Хайду и Хубилаем продолжались до самой смерти последнего в 1294 г. Самую активную поддержку Хайду в его борьбе за престол постоянно оказывал внук Бату Менгу-Тимур (1267-1280). В 60-х годах ХIII в. Золотая Орда фактически оторвалась от единого монгольского центра, возглавляемого великим ханом.

История не сохранила письменных документов Золотой Орды эпохи Бату, созданных после 1238 г. От последующих ордынских ханов, правивших до Менгу-Тимура, до нас также не дошли ни письма, ни жалованные грамоты. Полный список этих ханов и более или менее точное время их правления донесли до нас русские летописи. Благодаря им мы знаем, что после смерти Бату, случившейся зимой 1255 г., ханами были вначале его сыновья Сартак (1255-1256) и Улагчи (1256-1258), а затем его брат Берке (1258-1266). После смерти великого хана Угедея названные ордынские ханы уже не считали себя зависимыми от метрополии. Правда, их номинальная зависимость от общемонгольского центра еще выражалась в чеканке на территории Золотой Орды монеты от имени великих ханов Мунке и Аригбуги. Вспомним, однако, что эти великие ханы являлись фактически ставленниками дома Джучи. Так что в своих письменных актах ордынские ханы вряд ли ставили свое властное право в зависимость от благоденствия великого хана, т. е., возможно, они попросту ликвидировали мотивировку при обороте указ, как это сделали в своих документах ханы улуса Чагатая.

Известно, что инициативу введения в Золотой Орде ислама первым взял на себя Берке. В правление именно этого хана русские земли испытали на себе усиление тяжести ординской дани, сбор которой стал осуществляться через посредство мусульманских откупщиков налогов. Вряд ли при Берке процесс исламизации сколько-нибудь глубоко затронул даже верхи ордынского общества. Скорее наоборот, курс Берке на распространение новой религии с самого начала вызвал оппозицию кочевой знати, результатом которой было вспышка в Орде междоусобной борьбы. Хронологически она пришлась на время от кончины Берке до воцарения Менгу-Тимура.

Согласно персоязычному историку Рашидаддину, смерть Берке приключилась от болезни в 664 г.х. (13 октября 1265 г.-1 октября 1266 г.) на Кавказе, в период военных действий с сыном Хулагу Абагой. Тело Берке отвезли в Сарай и там похоронили. Арабоязычный автор аз-Вахаби утверждает, что Берке умер в месяце раби ас-сони 665 г.х. (30 декабря 1266 г. — 27 января 1267 г.). Если учесть, что этот автор сдвигает время смерти Хулагу и восшествия на престол Абаги с 663 г.х. на 664 г.х. то получается, что на самом деле Берке скончался в раби ас-сани 664 г.х. (10 января — 7 февраля 1266 г.). Можно предположить, что смута в Золотой Орде продолжалась от весны 1266 до весны 1267 г. — времени окончательного утверждения на престоле Менгу-Тимура. В русской летописи под 6774 г. (март 1266 г. — февраль 1267 г.) читаем такое сообщение: "Бысть мятежь велик в самех татарех. Избишася сами промежи собою бещисленое множьство, ак песок морьскы".

Менгу-Тимур вернул главенствующее положение религии предков — шаманизму. В интерпретации русских летописей после смерти Берке "бысть ослаба Руси от насилья бесермен". Новый хан этим не ограничился. Начиная с 1267 г. он первым среди ордынских ханов стал чеканить монету от своего имени. Она выпускалась в Крыму (Старый Крым), Булгаре и Укеке (Увек). На монетной легенде перед именем Менгу-Тимура стоял, начертанный по-арабски, титул "правосудный великий хан". В Ипатьевской летописи новый титул ордынского хана зафиксирован в форме "великий цесарь". Выпуск именной монеты и включение в титул хана определения "великий" знаменовали собой уже формальное отделение улуса Джучи от общемонгольского центра.

Новый титул должен был повлечь за собой изменение мотивировки при обороте указ (если бы таковая имела место) в письменных документах, исходивших от лица хана. Сами ханские акты теперь надлежало называть не грамотами (указами), а ярлыками (повелениями). Сохранившиеся материалы современных Менгу-Тимуру русских источников ожидаемых формальных изменений в ханских документах не отражают.

До наших дней дотла подлинная грамота владимирского великого князя Ярослава Ярославича (1263-1270), обращенная к рижанам, о свободном пути для зарубежных ("немецких") купцов-гостей. Грамота не имеет даты написания. Это время определяется издателями в пределах от 1266 до 1272 г. Тексту грамоты самого Ярослава предшествовала своеобразная преамбула, состоявшая из указной грамоты Менгу-Тимура или ее фрагмента: "Менгу Темерево слово иль Ярославу князю; дай путь немецкому гостю на свою волость". Прежде чем анализировать текст этой грамоты Менгу-Тимура, попытаемся более точно определить во времени грамоту Ярослава, заключавшую приведенный текст. Обратимся к источникам.

27 января 1266 г. новгородцы посадили на княжеский стол брата Александра Невского Ярослава. В 1270 г. жители Новгорода, возмущенные его самоуправством, "начата изгонити князя Ярослава из города". Они направили к князю делегацию, "исписавше на грамоту всю вину его". Одним из пунктов этого обвинительного акта был вопрос: "Чему выводишь от нас иноземца, котории у нас живуть?" Грамота кончалась словами: "А ныне, княже... поеди от нас, а мы собе князя промыслим". Ярослав был вынужден покинуть Новгород. Он направил посла к Менгу-Тимуру, "помочи прося на Новгород". Брат Ярослава Василий, сам имевший виды на новгородский престол, лично поехал в Орду и на приеме у хана заявил ему: "Новгородцы правы, а Ярослав виноват". Менгу-Тимур приказал вернуть ордынскую рать, уже посланную на усмирение мятежного города. Ярослав с тверскими, переяславскими и смоленскими полками подошел к Новгороду, но осаждать его не стал, а обратился к жителям с покаянными речами: "Всего, что вашего нелюбий до мене, того лишаюся; а князи вси за мене поручатся”. Новгородцы ответили: "Княже... поеди, ать изомрем честно... а тебе не хочем". Только посредничество митрополита Кирилла привело к тому, что Ярослав наконец "взяша мир на всей воли новгородской".

Хотя войско Менгу-Тимура, посланное в помощь Ярославу, и было возвращено в Орду с полдороги, на церемонии его посажения присутствовали ханские послы Чевгу и Баиши, приехавшие в Новгород "сажать Ярослава с грамотою". О содержании последнего документа дает представление договорная грамота Новгорода с Ярославом, составленная в том же 1270 г. Она сохранилась в подлиннике. На обороте грамоты, почерком ей современным, и зафиксировано известие об ордынских послах. В грамоте есть такие строки: "А в немецьском дворе тобе (Ярославу. – А . Г .) торговати нашею братиею; а двора ти не затворяти; а приставов ти не приста[в]ливати. А гости нашему гостити по Суадальскои земли без рубежа по цесареве грамоте".

Претензии новгородцев к Ярославу, содержание его договорной грамоты с Новгородом и его же грамоты, обращенной к рижанам, неразрывно переплетаются. Таким образом, "цесарева грамота", упомянутая в договоре с Новгородом, и фрагмент грамоты Менгу-Тимура, помещенный в послании Ярослава к рижанам, являются письменными отражениями одного и того же акта Менгу-Тимура, созданного в 1270 г. Отсюда следует, что, во-первых, грамота Ярослава к рижанам была написана в 1270 г., во-вторых, указ Менгу-Тимура по-русски именовался "грамотой". Обращение Ярослава к рижанам не могло быть составлено позднее 1270 г., так как той же зимой князь выехал из Новгорода, видимо, сопровождаемый названными татарскими послами, и через Владимир направился в Орду, где вскоре и умер. Ссылка новгородцев на "цесареву грамоту" была дословно повторена в их договорных грамотах е сыном Ярослава Михаилом в промежутке между 1307 и 1308 гг.

Одно из самых ранних русских обозначений ханских актов "царевыми ярлыками" сохранилось в Троицкой летописи только под 1304 г. То обстоятельство, что в русских письменных памятниках XIII в. обозначения "ярлык" мы не находим, еще не означает отсутствия такого обозначения в подлинных актах Менгу-Тимура и его преемников. Видимо, древнерусское заимствование из греческого языка "грамота" как общее обозначение всякого делового документа докрывало в русской канцелярии и ордынский термин "ярлык". Понадобилось какое-то время, чтобы новый термин прижился в русской языковой среде в своем изначальном виде.

Относительно оборота указ без мотивировки, т. е. собственно указа, который, по нашему предположению, только и сохранился в актах ордынских ханов — предшественников Менгу-Тимура, известно следующее. Форма указа в документах последующих ордынских и сменивших их крымских ханов ХІV-ХVІ вв. не изменилась, он остался указом улусного хана. Именно такой указ мы видим в русской передаче текстов ярлыков Менгу-Тимура от 1267 и 1270 гг. Известно и другое. В ярлыке Бердибека от 1357 г., представленном в русском переводе в сборнике ханских ярлыков, и на дошедших до нас монголоязычных серебряных пайцзах ханов Токты (1290-1312), Узбека (1313-1342), Кельдибека (1361-1362) и Абдуллы (1361-1370) при указе, характерном для документов улусных ханов, сохранилась двухстрочная мотивировка, принятая для ярлыков великих ханов. Следовательно, можно допустить, что Менгу-Тимур, объявив себя великим ханом, не заменил в своих документах оборот указ улусного хана на указ великого хана, а лишь сократил на вторую строку двухстрочную мотивировку при указе ("Предвечного бога силою, великого хана благоденствием"). Последующие ордынские ханы дополнили сохраненную первую строку мотивировки второй строкой ("великого благоденствия пламени покровительством”), которую позаимствовали из мотивировки при указе великого хана.

В ярлыке Менгу-Тимура от 1270 г., точнее в русской передаче фрагмента аз него, мотивировка при указе отсутствует. Это обстоятельство можно объяснить тем, что русскому составителю грамоты Ярослава к рижанам монгольская мотивировка при имени хана была просто ни к чему. Зато в полном русском тексте ярлыка Менгу-Тимура от 1267 г. мотивировка имела место. Эта мотивировка состояла из одной отроки ("вышняго бога силою") и ее русской кальки — толкования, приписанной позднейшим редактором текста ярлыка ("вышняя троица волею"). Поскольку этот документ Менгу-Тимура был включен в сборник ханских ярлыков значительно позже, чем, например, акты Бердибека и Бюлека, уже в ХV в. то и текст его подвергся более кардинальной редакторской правке. Так и получилось, что вместо определения "предвечный" к слову "бог", сохраненного в ярлыке Бердибека в форме "бессмертный", в ярлыке Менгу-Тимура появилось определение "вышний", т. е. "всевышний".

В ХV в. ордынские ханы-мусульмане и правители отколовшихся от Большой орды ханств уже отказались в своих письменных антах от мотивированного указа. Однако в основном тексте своих ярлыков и писем они продолжали употреблять формулу "предвечного бога силою" с заменой определения "предвечный" на "всевышний", ибо последнее более точно соответствовало распространенному определению бога, принятому у мусульман. Формулу "всевышнего бога силою" применительно к особе хана усвоили и активно использовали в переписке с ханами-чингисидами и писцы русской канцелярии. Например, в грамоте московского митрополита Ионы казанскому хану Махмутеку, составленной ок. 1455-1456 гг. написано: " ...вышняго бога силою держишь свое господарьство." В том же ХV в. в названной формуле появился и синоним к слову "силою" — "волею". В 1474 г. русский посол Н. В. Беклемишев должен был представить на усмотрение крымского хана Менгли-Гирея той московских варианта, написанных, якобы от лица хана, присяжных грамот, основной текст каждого из которых начинался формулой: "Вышняго бога волею".

На основании оказанного реконструируем содержание оборота указ в статье обращение ярлыка Менгу-Тимура в следующем виде; "Предвечного бога силою, наш, Менгу-Тимура, указ",

Заключительным оборотом статьи обращение в ярлыке Менгу-Тимура является адресат: "... людьскым баскаком и князем и польчным князем н к данщиком и к писцам и к мимояздящим послом и к соколником и к пардусником". Адресат уже подвергался реконструкции. В то врет она осуществлялась под ошибочным девизом восстановления подлинного текста ярлыка. Считалось, что дошедший до нас текст полностью аутентичен тому, который создал в 1267 г. русский переводчик, имея перед глазами дословный тюркский перевод с монгольского оригинала и передавая тюркский текст по-русски методом "слово за слово". Реконструкция прежде выражалась в простой замене русских слов соответствующими тюркскими и монгольскими эквивалентами. Сейчас мы отказываемся от такого упрощенного подхода к проблеме и ставим перед собой задачу воссоздания не изначального текста ярлыка, а лишь его содержания. Задача как будто бы упростилась, на самом лее деле, по сравнению с предшествовавшей методикой решения проблемы, она усложнилась. В этом мы наглядно убедились уже на примет» реконструкции содержания оборота указ.

Рассмотрим начальные обозначения представителей адресата в ярлыке Менгу-Тимура. Перед нами две группы должностных лиц: "людъскые баскаки и князи" и "полъчные князи". Первой группе в других документах сборника — грамотах Тайдулы (1331 и 1354гг.), Бердибека (1357) и Бюлека (1379) — соответствуют вторые группа должностных лиц: "волостные и городные дороги и князи". В подлинном тексте ярлыка Токтамыша (1381) первая группа обозначена в начале адресата: "Крымского тюмена даруги-князья." При этом вторая группа вообще отсутствует. В дефектном тексте копии ярлыка Тимур-Кутлука (1398) первая группа находится на втором месте: "внутренних городов [даруги-князья]".

Известно, что тюркский термин "баскак" однозначно соответствовал монгольскому — "даруга". В русских летописях XIII-ХІV вв. употреблялось только одно обозначение "баскак". Вероятно, это слово получило у нас известность еще в. эпоху русско-половецких связей. В первоначальном монгольском тексте адресата ярлыка Менгу-Тимура, конечно, находился термин "даруга". Его тюркский эквивалент оказался вполне уместным в русском переводе XIII в. К середине ХІV в. служащие русской канцелярии, имевшие дело с Ордой, достаточно хорошо освоились с термином в его изначальном виде — "даруга". Поэтому в остальных документах сборника ханских ярлыков на месте баскаков мы видим "дорог" = "даруг".

Даруги — баскаки русских летописей — постоянно проживали на территории данного княжества и осуществляли общий контроль за сбором с него налогов в пользу хана. Главные баскаки, надзиравшие за деятельностью русских великих князей, жили в столице великого княжества. Они происходили из монголо-тюркской элиты. Под 1270 г. летопись отмечает великого владимирского баскака Амрагана. Некоторые баскаки были мусульманскими купцами-откупщиками, видимо персами по происхождению, Они" покупали свою должность у хана и одновременно откупали все записанные за данной территорией налоги, чтобы потом перекрыть все затраты за счет податного населения. Под 1283-1284 гг. в летописи повествуется о тяжком налоговом гнете, установленном в Курском княжестве мусульманским откупщиком Ахматом. Бывали баскаки и русскими. Под 1255 г. летопись рассказывает о наместнике Бакоты Милее, ставшем ордынским баскаком» Наместник Кременца Андрей также был баскаком, получившим свою должность по Батыевой жалованной грамоте.

Обращает на себя внимание в ярлыке Менгу-Тимура определение "людьскые" применительно к баскакам. Прежде мы полагали, что оно равнозначно слову "улусный" в других актах сборника ханских ярлыков. Однако слова "татарьскый улусный" в других актах относились не к баскакам. Поэтому предпочтительнее предположить, что под словосочетанием "людьскые баскаки и князи" русский редактор сборника ханских ярлыков, принадлежавший к церковно-монастырским кругам, понимал "светских, мирских", т. е. в данном случае гражданских даруг-князей. Иными словами, определение "людьскые" здесь равнозначно определению "волостные и городные" в других актах сборника. Значит, сочетание "людьскым баскаком и князем" в адресате ярлыка Менгу-Тимура можно передавать сочетанием "городов и селений даругам-князьям", как, например, это значится в адресате монгольской грамоты Мангалы, сына Хубилая от 1276 г.

Вторая группа должностных лиц в адресате ярлыка Менгу-Тимура соответствует первой группе в грамотах Тайдулы (1351): "татаръскые улусные князи", Тайдулы (1354): "темные и тысящные князи и сотники и десятники", Бердибека: "татарьскые улусные и ратине князи Муалбутиною мыслию" и Бюлека: "Мамаевою дядиною мыслям татарьскые улусные и ратные князи". Отметим, что в тексте самого раннего списка переводов ярлыков Бердибека и Бюлека слова "и ратные" отсутствовали. Организует, расставляя по своим местам, вышеприведенные маловразумительные обозначения второй группы должностных лиц адресат в ярлыке Тимур-Кутлука; "(Великого улуса) правого и левого крыла огланам, тем (т. е. десятков тысяч) с Едигеем под началом, тысяч, сотой и десятков князьям". Выясняется, что непосредственно к официальному названий улуса Джучи — Великому, или Монгольскому, улусу — надлежало примыкать обозначениям ханских кровных родственников — "сыновей" ("огланов"). За ними следовали личные имена главных родовых князей (тудунов, беглербеков, улугбеков), которым подчинялись командиры над десятками тысяч (тьмами), тысячами, сотнями и десятками воинов. В адресате монгольских грамот великих и улусных ханов XIII-ХIV вв. встречалось название "князья войска", но такое обозначение всегда сопровождалось наименованием подчиненных им простых воинов — "войсковые люди".

Сказанное о первой и второй группах должностных лиц в адресате ярлыка Менгу-Тимура порождает сомнение в правильности порядка их расположения и даже в самой возможности существования в данном контексте второй группы. Однако оказывается, что в адресате, например, монгольской жалованной грамоты Хайсана, сына Дармабалы от 1305 г., расположение первой и второй групп должностных лиц такое же, как и в нашем случае. Что касается недостающего для второй группы компонента — наименования "войсковые люди" — в ярлыке Менгу-Тимура, то не исключено, что в чингисидских ярлыках середины XIII в. названный компонент, но был обязательным. Например, мы не находим его в китайской жалованной грамоте Хубилая от 1281 г.

Третья группа должностных лиц в адресате ярлыка Менгу-Тимура — "данщики", Этот термин в русских документах XIV в. и почти всего ХIV в. не встречается, а в грамотах ХV в. он употребляется постоянно. Вспомним, что содержание дошедшего до нас русского текста ярлыка Менгу-Тимура тесно переплетается с содержанием так называемой уставной грамоты великого князя Василия Дмитриевича и митрополита Киприана о церковных людях, созданной в качестве формулярника в ХV в, В этом документе термин "данщик" также представлен. Итак, "данщики" — позднейшее русское осмысление какого-то другого ордынского термина. Какого именно? Обратился к текстам актов сборника. В адресате жалованной грамоты Таидулы от 1351 г., ярлыков Бердибека и Бюлека находим должностных лиц, уполномоченных собирать торговый налог (тамгу) — таможников. В тексте пожалования ярлыка самого Менгу-Тимура среди взимаемых налогов на первом месте названа тамга. Там же встречаем и сборщиков этого налога — таможников. Термина "данщики" в пожаловании этого ярлыка нет. Остается допустить, что русскому обозначению "данщики" в адресате ярлыка Менгу-Тимура соответствовало слово "таможники".

Одной из главных функций баскаков (= даруг) являлся надзор за сбором дани (ясака) с покоренных народов. В русской летописи под 1283 г. рассказывается о том, как курский баскак Ахмат "уставиша ясак", Монгольскому обозначению дани "ясак" соответствовало тюркское название "салык". Последний термин отмечен в ярлыке Токтамыша в качестве суммарного налогового сбора, определенную часть которого, видимо, составлял "чикыш" (русск. "выход"), зафиксированный в пожаловании того же ярлыка.

Там не обозначен и амбарный налог. В пожаловании — дрюка Тимур-Кутлука подтверждается соответствие названий "ясак” и ”салык", упоминаются налоги амбарный и торговый (тамга). В пожаловании ярлыка Улуг-Мухаммеда приводятся наименования Налогов "ясак" и "чикыш". На недавно обнаруженной копии этого ярлыка, текст которой с небольшими пропусками опубликовал в 1872г. И. Н. Березин, читается название и торгового налога. Согласно сведениям Рашидаддина, в 1235 г, великий хан Угедей повсеместно ввел налог под названием "тагар". С каждых 10 тагаров (крупная мера сыпучих тел» неодинаковая в разных регионах) зерна в государственную казну взимался один татар» Возможно, эта "десятина" была равнозначна вышеназванному амбарному налогу. В новгородской летописи под 1257 г, сообщается: "Приде весть из Руси зла, яко хотят татары тамги и десятины на Новгороде". Надо полагать, что к тому времени в других русских княжествах тамга и десятина в пользу хана уже взимались. Зимой того же года в Новгород прибили ордынские послы и потребовали уплаты означенных налогов. Новгородцы откупились дарами в пользу хана, т. е. отказались от регулярной уплаты налогов.

Четвертая группа должностных лиц в адресате ярлыка Менту-Тимура — "писцы". Этот термин хорошо известен по чингисидским грамотам различных регионов. В большинстве случаев он соседствовал с обозначением сборщиков налогов. Такое соседство не было случайным, Писцами назывались чиновники государственных канцелярий — "люди пера". Регулярному сбору налогов о покоренных народов предшествовала подворная перепись, получившая на Руси название "число”. Писцы-"численники" методично описывали дворы на территории каждого русского княжества, В Золотой Орде, как и в других чингисидских улусах-государствах, в среде военно-кочевой монголо-тюркской знати сформировалась феодальная иерархия ленников, тлевшая следующие ступени: хан, князь тьмы (темник), князь тысячи, князь сотни, князь десятка и рядовой воин-ленник, Наименьшей, военно-административной единицей на территории собственно Орды было кочевое хозяйство, обязанное выставлять 10 воинов, а самой крупной — владение (тюмен), дававшее хану возможность мобилизовать 10 тысяч человек.

В тех случаях, когда описывались дворы в покоренной земледельческой стране, расчет оставался прежним. Из местной среды назначались десятники, сотники, тысячники и темники, обязанности которых в корне отличались от функций монголо-тюркских феодалов. Они должны были следить за поступлением налогов с каждой записанной за ними группы дворов, вынужденной поставлять продовольствие, Фураж и деньги, на которые можно было содержать определенное число ордынских воинов. Каждый вышестоящий уполномоченный чиновник названной цепочки головой отвечал за подчиненных ему нижестоящих начальников, и все шесте они отвечали за своевременное поступление налогов с податного населения.

Подробности проведения подворной переписи в русских княжествах содержатся в летописях. Зимой 1257 / 58 г. ордынские численники "исщетоша" всю землю Суздальскую, Рязанскую, Муромскую "и ставиша десятники, и сотники, и тысящники и темники". Зимой 1258 / 59 г. новый отряд писцов-численников прибыл 80 Владимир. Ордынцы заручились вооруженной поддержкой русского великого князя и поехали дальше — в Великий Новгород. Новгородцы вначале взбунтовались, но верх одержало боярство, принудившее городские низы "яться по число". По этому поводу летописец горько замечает: "Творяхут бо собе бояре легко, а меншим зло. И почашася ездити окаянные (численники. — А. Р.) по улицам, пишуще домы крестьянские".

Нужно подчеркнуть, что обозначения писцов и таможников в текстах золотоордынских жалованных грамот не только стояли рядом, но писцы всегда ставились перед таможниками. Это ми видим в адресатах ярлыков Бердибека и Бюлека. Такое же положение сохраняется и в пожаловании ярлыка самого Менгу-Тимура. Нарушение очередности в обозначении третьей и четвертой групп должностных лиц в адресате ярлыка Менгу-Тимура было вызвано, видимо, тем, что редактор русского текста ярлыка, заменяя в его адресате наименование "таможники" на "данщики", по небрежности поставил "данщиков" не на свое место. В рекомендуемом нами адресате следует эту ошибку исправить.

Пятая группа должностных лиц в адресате ярлыка Менгу-Тимура — "мимояздящие послы". Эта группа под названием "проезжие послы" хорошо известна как один из обязательных элементов адресата по золотоордынским и крымскохансним ярлыкам, а также по чингисидским актам других регионов. В русских источниках "татарскими послами” назывались не только дипломатические представители ордынского хана, но и другие должностные лица, посылаемые от ханской ставки по любому другому поводу. Например, писцы-численники также именовались послами. Сохранилось летописное свидетельство от 1259 г. о принудительных сборах с населения Новгородского княжества в пользу ордынских послов. Регулярной ямской службы в Новгородской земле организовано не было, и для содержания послов собирался "туску". Это было старинное тюркское обозначение специального сбора, которое в форме "тузгу" зафискировано еще в Словаре XI в. Махмуда Кашгарского. Там оно означало "подношение еды, припасов в дорогу близким или родственникам". По-видимому, русские познакомились с названием этого сбора еще до татаро-монгольского нашествия, услышав его от половцев, и понимали его без перевода. Тот же самый обязательный побор, возникший первоначально из добровольных приношений, был издревле известен на Руси под названием "дар". Последнее название встречается в сохранившихся русских грамотах XIII в. Этот русский термин не был забыт и в документах XIV-ХV вв.

Шестая и седьмая группы должностных лиц в адресате ярлыка Менгу-Тимура — "сокольники" и "пардусники" — также подвергались рассмотрению. Прежде, по давно сложившейся в научной литературе традиции, мы передавали эти термины словами "сокольничие" и "ловчие". Именно так переводились с восточных языков на русский термины "кушчи” и "барсчи", под которыми понимались люди, обязанные поставлять ко двору того или иного чингисида охотничьих птиц и барсов. На Руси соколиная и множество других видов охоты имели широкое распространение задолго до создания Золотой Орды. Людей, которые ловили и поставляли для княжеской охоты соколов, а также принимали участие в соколиной охоте, уже в XI в. называли сокольниками. После ордынского нашествия русские сокольники при княжеских дворах сохранились.

Они ловили и обучали охотничьих птиц, большую часть которых князья переправляли в качестве даров — "поминков" ордынским правителям. Ханским кушчиям оставалось принимать птиц и практически использовать их в соколиной охоте. В русской летописи под 1283 г. сохранилось упоминание о "соколницах царевых", т. е. ханских сокольниках, промышлявших лебедей. Термином "сокольничий" в русских документах более поздней поры обозначалась придворная должность начальника над княжескими сокольниками.

То же происходило и с термином "ловчий". Издавна при русском княжеском хозяйстве существовало особое ведомство придворной охоты. Простые охотники именовались ловцами, причем обычно уточнялся объект их охоты — "ловитвы". Ловцами могли называться и птицеловы, и звероловы, и рыболовы. "Ловцы звериные" подразделялись на специалистов по добыче отдельных видов животных, например "бобровников", "медведников" и т. п. Существовал особый княжеский сбор — "ловчее", отмеченный в ХIII в. и предназначенный для содержания всякого рода ловцов. Охота с барсами на Руси не практиковалась, хотя само слова "барс" в латинизированной форма "пардус" известно по русским источникам с X в. Термин пардусник, образованный по типу сокольник, нигде, кроме сборника ханских ярлыков, больше не встречается. Сказанное позволяет сохранить в адресате ярлыка Менгу-Тимура термин сокольник, а термин пардусники заменить другим обозначением — "звериные ловцы".

На этом оборот адресат в ярлыке Менгу-Тимура кончается. Обращает на себя внимание его кажущаяся незавершенность. Это ощущение возникает при сравнении его с соответствующими оборотами в других актах сборника — грамотах Тайдулы от 1351 и 1354 гг., ярлыках Бердибека и Бюлека. Для них характерной концовкой является элемент, названий нами "весь народ". В ярлыке Менгу-Тимура этот элемент отсутствует. Нет его и в монгольских жалованных грамотах ХІII в, написанных от лица великих и улусных ханов. Следовательно, в нашем случае нет необходимости его домысливать.

Второй статьей индивидуального формуляра ярлыка Менгу-Тимура является объявление о пожалования. Статья читается: "Чингиз царь потом что будет дань или норм ат не заммают их да правым серцем богови за нас и за племя наше моляться и благославляют нас тако молвя и последний цари по тому же пути пожаловали попов и черньцов дань ли или иное что не будет тамга поплужное ям воина кто чего не попросить и рькли были дати кто паки того у нас не ведает вся ведаем и мы богу молясь и их грамоты не изыначили тако молвя по первому пути которая дань или поплужное или подвода или корм кто ни будет да не просять ям воина тамга не дають или что церковное земля вода огороди винограды мелници зимовища летовиша да не займають их и яже будуть поимали и они да вьздадут назад а что церковное мастери соколници пардусници кто ни будет да не займають их ни стерегут их или что в законе их книги или ино что да не займають ни емлют ни издеруть ни погубят их а кто иметь веру их хулити тот человек извиняться и умрет попове един хлеб ядуще и во едином дому живуща у кого брат или сын и тем по тому же пути пожалованиє ажь будуть от них не выступились будет же ли от них выступились дань ли или ино что ино им дати а попови от нас пожаловани по пръвои грамоте бога молящи и благословляюще иас стоите а те имете не правым сердцем о нас молитесь богу тот грех на вас будет так вдъвя аж кто не поп будеть шгые люди иметь к себе пришлати хотя богови молитись что в том будеть так млъвя сему митрополиту грамоту дали есьмя".

Ориентиром в этом невероятно громоздком и труднопонимаемом словосочетании может служить только абстрактный формуляр золотоордынских ярлыков, из которого, судя по ряду опорных слов, следует, что здесь мы имеем дело с подтвердительной жалованной грамотой. Поэтому первым оборотом разбираемой статьи является прецедент пожалования, представляющий собой сообщение о прошлых пожалованиях Чингис-хана и его преемников духовенству, которые послужили образцом для данного, пожалования Менгу-Тимура. Как же вычленить искомый оборот из текста статьи объявление о пожаловании? В качестве образца рассмотрим оборот прецедент пожалования в монгольских ярлыках чингисидов, который гласил: "Чингис-хана, великих ханов... [ряд имен великих ханов] / в ярлыках / духовенство буддийское, христианское, даосское, мусульманское, / каких бы то ни было налогов не видя, / богу бы [за ханов] молилось, благопожелания [т] возносило, / сказано было". Текст этого отрывка разбиваем парными косыми чертами на б смысловых кусков. В результате получаются фрагменты текста, которые послужат исследователи вехами, облегчающими анализ дошедшего до нас русского текста оборота прецедент пожалования в ярлыке Менгу-Тимура.

Выписываем текст прецедента пожалования из статьи объявление о пожаловании в жалованной грамоте Тайдулы от 1351 г. и делим его соответственно на 6 частей: "Из давних из добрых времен и доселе / что молятся богомолци и весь поповьскыи чин / и те никаких пошлин не ведают / самому богу моляться за племя наше в род и род и молитву въздають / тако млъвя / Феогноста митрополита царь пожаловал с алою тамгою ярлык дал". Увеличиваем число образцов прецедента пожалования за счет ярлыка Бердибека, и этот текст делим на 6 аналогичных частей: "Ченгиз царь и последний цари наши отцы наши / и за тех молилися молебники и весь чин поповьскыи / какова дань ни буди или пошлина ино тем не надобе ни видети / чтобы во упокой бога молили и молитву въздавали / тако млъвя / ярлыки подавали".

Рассмотрение оборота прецедент пожалования в грамоте Тайдулы и ярлыке Бердибека выявляет очевидное тождество его составных частей с таковыми же в монгольских ярлыках великих ханов. Небольшая разница наблюдается только в порядке расположения смысловых кусков в их русской передаче. Этот порядок следующий: 1, 3, 4, 5, 6, 2.

Шея в виду произведенный вше разбор, выписываем текст оборота прецедент пожалования из статьи объявление о пожаловании ярлыка Менгу-Тимура и расчленяем его на определенные нами части: "Чингиз царь потом / что будеть дань или корм ать не заммають их / да правым серцем богови за нас и за племя наше моляться и благословляють нас / тако молвя / и последний цари / по тому же пути пожаловали / попов и черкьцов /дань ли или иное что ни будеть тамга поплужное ям воина кто чего ни попросить и рькли были дати / кто паки того у нас не ведаеть вси ведаем". Порядок расположения частей в этом тексте следующий: 1, 4, 5, 6, 1, 4, 2, 4, 7.

При чтении этого довольно невнятного текста исследователь все же получает некоторое представление о его содержании. Кажется, что его автор пытался воспроизвести оборот прецедент пожалования, но сделал это не очень умело. Он неправомерно отделил пожалование Чингис-хана от пожалований его преемников, соорудив таким образом из одного оборота два. Уже знакомые нам по образцам смысловые куски текста обоих оборотов даны в неполном наборе и в беспорядке. Почти каждый сохраненный смысловой кусок любого из оборотов или наполнен новым смыслом, или не соответствует принятой в ХIII-ХІV вв. форме его отображения,

Попытаемся проделать операцию, обратную той, которую произвел редактор русского текста ярлыка Менгу-Тимура, т. е. соединим разрозненные элементы единого оборота прецедент пожалования.

Первый смысловой кусок складывается без остатка: "Чингиз царь потом и последняя цари". Второй смысловой кусок, если придерживаться порядка расположения элементов, наблюдаемого в грамоте Тайдулы и ярлыке Бердибека, имеется только один; "полови черньцов". Третий смысловой кусок представлен в трех вариантах: "что будеть дань или корм ать не заммають их", "по тому же пути пожаловали", "дань ли или иное что ни будеть тамга поплужное ям воина кто чего ни попросить и рькли были дати". Эти варианты совпадают по общему смыслу. До совмещения каждый из них нуждается в отдельном анализе. Четвертый смысловой кусок налицо только один: "да правым серцем богови за нас и за племя наше моляться и благославляют нас". Пятый смысловой кусок: "тако молвя". Шестой смысловой кусок в чистом виде отсутствует. 3ато есть дополнительное, седьмое, изречение: "кто паки того у нас не ведает вси ведаем".

Смысл фрагмента: "Чингиз царь потом и последний цари" достаточно прозрачен. Бели скорректировать его текстом ярлыка Бердибека, то он реконструируется так, "Чингис-хан и последующие ханы, наши старшие братья". Выражение из русского текста ярлыка Бердибека "цари наши отци наши" мы передаем пловами "хаки, каши старшие братья", руководствуясь подлинными текстами ярлыков Тимур-Кутлука и Улуг-Мухаммеда.

Фрагмент, "попов к черньцов" появляется только во второй, приписанной редактором, части оборота прецедент пожалования ярлыка Менгу-Тимура. Так же обозначены священники и монахи и в уставной грамоте Василия Дмитриевича и Киприана, созданной в ХV в. Перечисление представителей различных религий — буддистов» христиан, даосов, мусульман, — принятое в прецеденте пожалования монгольских жалованных грамот, первоначально имело место и в ярлыке Менгу-Тимура. При переводе ярлыка на тюркский, а затем на русский языки "слово за слово" монгольские обозначения этих представителей оставлялись без перевода. Тогдашние толмачи просто не знали, как правильно передать их по-русски, хотя по контексту понимали, что речь шла о всякого рода духовных лицах. Эти названия в русской транслитерации выглядели примерно так: дойид, эркзюд, сэншинуд, дашмад. Для русского читателя они представлялись непонятной "тарабарщиной". Поэтому только в грамоте Тайдулы от 1347 г. сохранилось первое из упомянутых обозначений в форме "таида". В грамоте Тайдулы от 1351г. они в целом понимались как "богомолци и весь поповьскыи чин", а в ярлыке Бердибека — "молебники и весь чин поповьскыи". Поскольку нам неизвестен набор обозначений представителей различных религий, имевший место в подлинном тексте ярлыка Менгу-Тимура, оставляем позднейшее, в целом правильное, русское толкование этого фрагмента: "священники и монахи."

Все три варианта смыслового куска о налогах и повинностях, от которых освобождались представители духовенства, по смыслу в общем сводятся к фрагменту прецедента пожалования монгольских жалованных грамот: "каких бы то ни было налогов не видя". В такой русской передаче он вполне пригоден в качестве составной части прецедента пожалования ярлыка Менгу-Тимура.

В первом из вариантов этого фрагмента в русском тексте ярлыка Менгу-Тимура ("что будет дань или корм ать не заммають их") говорится о дани и корме. Дань — налог в общем виде, корм — одна из повинностей, которая здесь заменяет общее обозначение повинностей типа "пошлина" в ярлыке Бердибека. В подлинном тексте ярлыка Тимур-Кутлука сохранилось сочетание "ясак-калан"?

Этот тюркский парный термин по смыслу сближается с понятием "какие бы то ни было налоги".

Второй вариант ("по тому же пути пожаловали") конкретизируется русским редактором в третьем варианте ("дань ли или иное что ни будет тамга поплужное ям воина кто чего ни попросить и рькли были дати”). Бачем понадобилась редактору такая детальная расшифровка общих понятий, совершенно не свойственная ханским ярлыкам?

В уставной грамоте даищику великого князя предписывается "дань имати" со старинных церковных митрополичьих сел лишь в том случае, когда князю необходимо самому платить ордынский "выход", и лишь в том объеме, который предусмотрен княжеской оброчной грамотой. В уставной грамоте указывается также порядок уплаты тамги "митрополичим людем церковным": "Кто продаст свое домашное, тот тамги не даст, а который имет прикупом которым торговати, а тот тамгу дасть". "Поплужное" — сбор с плуга — поземельный налог. Упоминание плута в русских жалованных грамотах начинается с первой четверти ХV в. По-видимому, тогда же появляется и налоговый термин "поплужное". "Ям", или "ямские деньги", — налог, заменивший собой некоторые формы натуральной повинности, например подводу. В русских источниках он появился в начале 60-Х годов ХІV в., т. е. значительно позднее времени выдачи ярлыка Менгу-Тимура. "Воина", т. е. "война" — налог на содержание воинских людей. Это могла быть и "натуральная" повинность. В уставной грамоте по этому поводу записано: "А про воину, коли яз сам, князь великий, сяду на конь, тогда и митрополичим бояром в олугам, а под митрополичим воеводою, а под стягом моим, великого князя; а кто... приказался ново митрополиту, а те пойдут под моим воеводою, великого князя". Появление налогового термина "война" относится к ХV в. Практическое участие русских войск в ордынских походах имело место начиная с ХIII в. Как выразился русский летописец под 1274 г.: "Тогда бо бяху вси князи в воли в тотарьскои”.

Перечисленными в уставной грамоте Василия Дмитриевича и Киприана налогами и повинностями "церковные люди", хоть и с оговорками, но все же облагались. В третьем варианте фрагмента из прецедента пожалования ярлыка Менгу-Тимура те же самые налоги и повинности объявлялись для священников и монахов необязательными, Для того чтобы их не платить, достаточно было якобы только "попросить" об этом ордынского хана. Иными словами, прецедент пожалования в ярлыке Менгу-Тимура напрямую сравнивался редактором сборника ханских ярлыков с текстом уставной грамоты. Из этого сравнения вытекал однозначный вывод о преимуществе ярлыка ордынского хана перед уставной грамотой великого князя. Разумеется, это было преимущество с точки зрения руководства русской православной церкви. Для того и был приписан русским редактором текста ярлыка этот вариант фрагмента прецедента пожалования, который никак не сообразовывался с формуляром монгольских и, в частности, золотоордынcких жалованных грамот. Автор приписки оправдывал и одновременно разоблачал себя восклицанием, вообще не имевшим отношения к первоначальному тексту ярлыка: "Кто паки того у нас не ведает? — Вси ведаем!"

Фрагмент: "да правым серцем богови за нас и за племя наше моляться и благословляють нас" — хорошо совмещается с соответствующим фрагментом прецедента пожалования в монгольских жалованных грамотах: "богу бы (за нас) молились, благопожелания [вам] возносили". Слова "за нас и за племя наше", которые в ранних монгольских грамотах только подразумевались, в более поздних ярлыках ордынских ханов-мусульман в подобном контексте стали специально подчеркиваться. Так. в ярлыке Тимур-Кутлука значится: "за нас и наш род родов". Реконструируем содержание всего фрагмента словами: "пусть богу за нас молятся, благопожелания нам возносят".

Фрагмент "тако молвя" в контексте всего оборота предпочтительнее передавать одним словом "говоря".

Заключительного фрагмента оборота прецедент пожалования (который в монгольских грамотах передавался выражением "в ярлыках", а в грамоте Тайдулы, ярлыках Бердибека и Бюлека — словами "ярлыки подавали") в ярлыке Менгу-Тимура мы не находим. В результате искажения первоначального текста оборота этот фрагмент исчез. Концовку его мы усматриваем в Глаголе "дати", завершающем последний вариант фрагмента, в котором говорится о необязательности уплаты священниками и монахами каких бы то ни было налогов. Наша реконструкция содержания последнего фрагмента: "выдавали им ярлыки".

Теперь остается разобрать содержание оборота объявление о пожаловании, дающего название второй статье в целом. В монгольских ярлыках великих ханов текст оборота гласил: "И ныне будут [они], / прежним ярлыкам согласно, / каких бы то ни было налогов не видя, / богу за нас молиться, благопожелания [нам] возносить, / сказав, / (в некоем месте / некоему лицу), / для того, чтобы держать при себе, ярлык [мы] дали". Текст оборота разбиваем по смыслу на 8 частей.

В грамоте Тайдуллы от 1351 г. аналогичный оборот читался: "И мы / первых ярлыков не изыначя / млъвя / феогносту митрополиту / с нишением грамоту дали” есмы / и как в Володимери сед / богу молиться за Зденибека и за нас и за наши дети молитву въздаеть / а пошлина ему не надобе ни подвода ни корм ни запрос ни каков дар ни почестия не въздаст никакова ни люди его". Текст оборота легко разбивается на те же 8 частей, но

Расчленяем на те же части оборот объявление о пожаловании в ярлыке Бердибека: "И нынечя мы / пръвых царей ярлыки не изыначивая одумав по тому же есмы / Алексия митрополита / пожаловали / и как сед и Володимери / богу молиться за нас и за племя наше молитву творит / так есми мльвили / и кая дань ни будет или пошлина не емлют у них ни подвод ни кормов ни пития ни запросов ни почестия не въздают". В этом случае порядок расположения частей текста, как и их содержание, еще дальше отходят от монгольского образца: 1, 2, 7, 8, 6, 4, 5, 3.

Выписываем весь оставшийся от второго оборота текст из ярлыка Менгу-Тимура, попутно расчленяя его на части, более или менее соответствующие приведенным вше образцам: "И мы / богу молясь и их грамоты на изыначили тако молвя по первому пути / которая дань или поплужное или подвода или корм кто ни будет да не просят ям воина тамга не дают или что церковное земля вода огороди винограды мелници зимовища летовища да не займают их и яже будут поимали и они да въздадут назад а что церковное мастери соколници пардусници кто не будет да не займают их ни стерегут их или что в законе их книги или ино что да не займают ни емлют ни издерут ни погубить их а кто иметь веру их хулити тот человек извиниться и умрет попове един хлеб ядуще и во едином дому живуще у кого брат или сын и тем по тому же пути пожалование аж будут от них не выступились будет же ли от них виступилис дань ли или ино что ино им дати / а попове от нас пожаловани по пръвой грамоте бога молями и благословляюще нас стоите а иже имете не правым сердцем о нас молитесь богу тот грех на вас будет так млъвя аж кто не поп будет иные люди иметь к себе приимати хотя богови молитись что в том будет / так млъвя / сему митрополиту /грамоту дали есьмя".

Текст оборота объявление о пожаловании в ярлыке Менгу-Тимура удалось расчленить на 7 частей, порядок расположения которых, если взять за образец тот же оборот в монгольских жалованных грамотах, получился такой: 1, 2, 3, 4, 5, 7, 8. Иными словами, в целом (если не принимать в расчет отсутствия 6-го смыслового куска) оборот объявление о пожаловании в ярлыке Менгу-Тимура построен так же, как и в монгольских жалованных грамотах великих ханов. Присмотревшись к получившимся фрагментам текста, нетрудно заметить, что некоторые из них объединяют в себе смысловые куски отнюдь не однородные. Попытаемся последовательно разобраться с их содержанием.

Представляется, что фрагмент: "которая дань или поплужнов или подвода или корм кто ни будет да не просят ям воина тамга не дают / или что церковное земля вода огороди винограды мелници зимовища летовища да не займают их и яже будут поймали и они да въздадут назад / а что церковное мастери соколници пардусници кто ни будет да не займают их ни стерегут их / или что в законе их книги или ино что да не займают ни емлют ни издерут ни погубят их / а кто иметь веру их хулити тот человек извиниться и умрет / попове един хлеб ядуще и во едином дому живуще у кого брат или сын и тем по тому же пути пожалование аж будут от них не виступились будет же ли от них виступились дань ли или «но что ино им дати", — в свою очередь, расчленяется по содержанию на 6, уже отмеченных нами, частей.

Первая часть: "которая дань или поплужное или подвода или корм кто ни будет да не просят ям воина тамга не дают" — представляет собой суммарное повторение названных в обороте прецедент пожалования ярлыка Менгу-Тимура налогов и повинностей, т. е. фрагмент, содержание которого уже реконструировалось нами. Применительно к содержанию оборота объявление о пожаловании реконструируем содержание этой части словами: "каких бы то ни было налогов не видя".

Вторая часть: "или что церковное земля вода огороди винограды мелници зимовища летовища да не займают их и яже будут пошали и они да въздадут назад" — требует особого рассмотрения. Дело, в том, что ее текст совпадает с частью статьи условия пожалования, но оборотом иммунитетные привилегии, который имел место в монгольских жалованных грамотах: "С подведомственных храмам земель и вод, садов, мельниц... каких бы то ни было, налогов пусть не берут; кто бы они ни были, насилий [над представителями культов] пусть не учиняют; что бы то ни было у них, отнимая и таща, пусть на забирают". В грамоте Тайдулы от 1351 г. соответствующий текст гласил: "А земль его и вод ни огородов ни виноградов ни мелнец кто ни будет не заимают их ни силы ни истомы не творят им никакие ни отнимают у них ничего". В аналогичном фрагменте ярлыка Бердибека говорилось: "Или что церковний домове земли и воды огороди винограда мелници и того у них не емлют ни силы над ними не творят никакие а кто будет что взял или кто возьмет и тот да отдаст назад".

В монгольских ярлыках, грамоте Тайдулы и ярлыке Бердибека приведенные тексты находились после статьи объявление о пожаловании, а в ярлыке Менгу-Тимура такой текст представлял собой, казалось бы, неоправданное вкрапление в статью объявление о пожаловании. Чем это можно объяснить? Видимо тем, что русский редактор текста ярлыка Менгу-Тимура произвольно увеличивал его размер за счет наращивания привилегий для церкви. В первоначальном тексте ярлыка, по всей вероятности, специальная статья условия пожалования вообще отсутствовала. Редактор позаимствовал текст оборота "иммунитетные привилегии" из грамоты Тайдулы и ярлыка Бердибека, соорудив их сводный текст. В этом убеждают следующие признаки. В грамоте Тайдулы присутствует в качестве заключительной фраза: "ни отъимают у них ничего", которой в монгольских ярлыках соответствуют слова: "что бы то ни было у них, отнимая и таща, пусть не забирают". В ярлыке Бердибека этой фразы нет. 3ато в ярлыке Бердибека текст фрагмента заключают слова: "а кто будет что взял или кто возьмет и тот да отдаст назад", которых нет в грамоте Тайдулы. Этих слов не было не только в монгольских ярлыках чингисидов, но, скорее всего, и в оригинальном тексте ярлыка Бердибека. Они очень импонировали русским церковникам первой четверти ХV в., когда митрополит Фотий развернул энергичную деятельность за возвращение церковных имуществ. Тогда и была произведена вставка упомянутых слов в ярлык Бердибека, а из него — в ярлык Менгу-Тимура. Русский редактор, конечно, не имел представления об абстрактном формуляре золотоордынских ярлыков. О нем и сейчас мало кто знает. Поэтому обман и не был раскрыт так долго.

Третья часть: "а что церковное мастери соколници пардусници кто ни будет да не займают их ни стерегут их" — вроде бы перекликается по содержанию со второй частью. Здесь речь идет об относящихся к "церковным людям" ремесленных мастерах, сокольниках и звериных ловцах, которых запрещается захватывать и содержать под стражей. Видимо, эту, очень актуальную для русской действительности ХV в., часть русский редактор включил в текст ярлыка Менгу-Тимура, позаимствовав ее и "доработав" из проезжей грамоты Тайдулы от 1354 г., где говорилось о том, чтобы "ни людей бы его (митрополита. — А . Г .) не переимал никто ни коней бы у них не имали". Примечательно здесь упоминание о ремесленных мастерах. Обращение к ним встречается в ордынском документе ХV в. — ярлыке Улуг-Мухаммеда.

Четвертая часть: "или что в законе их книги или ино что да не займают ни емлют ни издерут ни погубят их", ратующая за сохранность богослужебных книг, в чингисидских актах не встречается и может быть целиком отнесена к творчеству русского редактора текста ярлыка Менгу-Тимура.

Пятая часть: "а кто иметь веру их хулити тот человек извиниться и умрет" — также не имеет отношения к подлинному тексту ярлыка Менгу-Тимура. Столь непримиримое отношение руководства русской церкви к хулителям православной веры объясняется борьбой духовных феодалов с антифеодальными еретическими движениями, развернувшимися на Руси к ХV в.

Включение в текст ярлыка Менгу-Тимура шестой части: "попове един хлеб ядуще и во едином дому живуще у кого брат или сын и тем по тому же пути пожалование аж будут от них не виступились будет же ли от них виступились дань ли или ино что ино им дати" — объясняется содержанием уставной грамоты Василия Дмитриевича и Киприана, где имелась такая статья: "А который поповичь хотя будет писан в мою (великого князя. — А . Г .) службу, а въсхочет стати в попы или в диаконы, ино ему волно стати. А поповичь, который живет у отца, а хлеб есть отцов, ино той митрополич. А который попович отделен и живет опричь отца, а хлеб ест свои, а то мои, князя великого". Сравнение обоих текстов выявляет их однозначность.

Фрагмент: "а попове от нас пожаловани по пръвои грамоте бога молящи и благословляюще на стоите / а иже имете не правым сердцем о нас молитесь богу тот грех на вас будеть так млъвя / аж кто не поп будеть иные люди иметь к себе приймати хотя богови молитис что в том будет" — по содержанию делится на три части.

Первая часть: "а попове от нас пожаловани по пръвои грамоте бога молящи и благословляюще нас стоите" — является для нас главной. Повторные слова "а попове от нас пожаловани по пръвои грамоте" понадобились редактору русского текста для того, чтобы вернуть русского читателя к основной мысли ярлыка —

пожалованию. Содержание фрагмента "бога молящи и благославляюще нас стоите” реконструируем в форме: "богу за нас молитесь, благопожелания нам возносите".

Вторая часть: "а иже имете не правым сердцем о нас молитесь богу тот грех на вас будет тан млъвя" — является редакторской интерпретацией сразу двух оборотов статьи условия пожалования, которые прежде мы назвали предостережение грамотчику и наказ грамотчику. В монгольских жалованных грамотах великих ханов в нескольких вариантах был представлен оборот предостережение грамотчику. Перед глазами редактора текста ярлыка Менгу-Тимура были соответствующие два оборота в грамоте Тайдулы от 1351 г. ("и ты Фегност митрополит возмолвиш что так есм пожалован а который к тобе не причястни огороди виногради воды земли сам нечто не так учинишь то сам ведаешь а за нас богу молитву въздавзи") и в ярлыке Бердибека ("а ты Алексеи митрополит и весь ваш поповьскыи чин възмолвит что сяк пожаловани осмы да церковным домом землям водам огородом виноградом или над церковными людми что учинишь чрез пошлину ино то на тобе или кто разбоем татбою лжею лихое дело учинить каков а не имеш того смотрити ино то сам ведаешь каково о том исправление учинишь а о нас к богу молитву твори занеже ты преже а мы потом не молвим ничего"). Редактор ярлыка Менгу-Тимура сделал короткую и ясную выжимку из обоих оборотов.

Третья часть: "аж кто не поп будет иные люди иметь к себе приимати хотя богови молитись что в том будет" — была вставлена в текст ярлыка Менгу-Тимура в противовес словам, включенным в уставную грамоту: "А слуг моих, князя великого, и моих данных людей в диаконы и в попы митрополиту не ставити". Конечно, церковников больше устраивал текст в интерпретации редактора ярлыка, чем категоричная формулировка уставной грамоты.

Содержание фрагмента "так млъвя" реконструируем словами "сказав [им] ". Местоимение "им" в данном контексте представляется обязательным, ибо следующий, прозрачный по содержанию, фрагмент "сему митрополиту (= "этому митрополиту") называет митрополита не как главный объект пожалования, а лишь в качестве представителя русских священников и монахов. Почему в ярлыке не названо личное имя митрополита? Мы усматриваем причину этого в том, что Кирилл был избран митрополитом еще при жизни Бату и продолжал возглавлять русскую церковь в годы ханствования Сартака, Улагчи, Берке и Менгу-Тимура. На Руси он был единственным, "вечным" митрополитом. Потому и не возникло необходимости назвать его в ярлыке иначе, чем просто митрополитом. То же относится и к месту его резиденции, опять-таки не указанного в ярлыке. В официальной резиденции, Киеве, Кирилл практически не проживал, так как постоянно находился при особе владимирского великого князя.

Содержание последнего фрагмента "грамоту дали есьмя” — "ярлык дали" — исчерпывает содержание оборота объявление о пожаловании и всей одноименной статьи, которая в целом предстает в таком виде: "Чингис-хан и последующие ханы, наши старшие братья, говоря: "Священники и монахи, каких бы то ни было налогов не видя, пусть богу за нас молятся, благопожелания нам возносят!" — выдавали им ярлыки. И ныне мы, прежним ярлыкам согласно, сказав им: "Каких бы то ни было налогов не видя, богу за нас молитесь, благопожелания нам возносите!" — этому митрополиту ярлык дали".

Теперь, если руководствоваться формуляром золотоордынских жалованных грамот, выполненным на основании материалов документов конца ХІV-ХV вв., то последующий фрагмент ярлыка Менгу- Тимура мог содержать статью условия пожалования. Она могла подразделяться на следующие обороты: иммунитетные привилегии, призыв к содействию, предостережение представителям адресата, предостережение грамотчику, наказ грамотчику. Более ранние монгольские жалованные грамоты великих ханов, выданные в конце ХIII-ХІV вв., как правило, также содержали статью условия пожалования, включавшую в себя ряд оборотов под общим названием иммунитетные привилегии. В их числе находился оборот, от которого позднее, в золотоордынских грамотах XIV-ХV вв., отпочковался оборот предостережение представителям адресата. Выше мы рассматривали этот оборот, в его еще неразвитой форме, на примере грамоты Тайдулы от 1351 г. и ярлыка Бердибека, и выяснили, что к ярлыку Менгу-Тимура он не имел никакого отношения.

И вот перед нами очередной фрагмент русского текста ярлыка Менгу-Тимура: "сию грамоту видяще и слышаще от попов и от черньцов ни дани ни иного чего ни хотять ни възьмут баскаци княжи писци поплужники таможници а возмуть ине по велицеи язе извиняться и умрут тако млъвя". Вроде бы повторяется предостережение представителям адресата, грозящее смертью ослушникам. Его мы рассмотрели выше и сочли позднейшей вставкой. В грамоте Тайдулы от 1351 г. такого рода оборот гласил: " а кто пак беспутно силу учинить какову или пошлину замыслить умрет и поблюдеться". В ярлыке Бердибека он читался: "а кто ся иметь ставити или рушити их и той в гресех будет да умрет". В подлинных текстах золотоордынских ярлыков конца ХІV — начала ХV в. форма такого оборота выглядела несколько иначе. В ярлыках Токтамыша и Улуг-Мухаммеда оборот начинался словами: "Такого [нашего] повеления после". Затем следовало безличное указание на возможных ослушников. Кончался оборот словами: "убоятся непременно!"

В чем совпадают тексты оборота предостережение представителям адресата названных жалованных грамот и в чем они не совпадают? В актах Тайдулы и Бердибека ослушники именуются "а кто". Та же примерно картина в ярлыках Токтамыша и Улуг-Мухаммеда. В ярлыке Менгу-Тимура текст оборота, в котором предостерегались хулители веры, почти буквально совпадал с цитированными оборотами в актах Тайдулы и Бердибека. А в этом последнем обороте ярлыка Менгу-Тимура мы видам подробное перечисление возможных ослушников, совпадающее со списком представителей адресата в этом же ярлыке. Небольшая, казалось бы, разница состоит в том, что в адресате значатся "баскаки и князи", а здесь — "баскаци княжи" т. е, княжеские баскаки! Следовательно, названные ва ними писцы, поплужнини и таможники имелись в виду также княжеские. Иными словами, оборот предостерегает и грозит смертью представителям не ордынской, а великокняжеской администрации. Значит, перед нами, — инородная вставка.

В этом обороте, как й в актах Тайдулы и Бердибека, ослушники устрашаются смертью, а в подлинных текстах ярлыков Токтамыша и Улуг-Мухаммеда выражение более мягкое ("убоятся непременно"). Если мы посмотрим на заключительные строки оборота предостережение грамотчику в ранних монгольских актах (отдельного оборота предостережение представителям адресата в них еще не было), то увидим там слова: "не убоятся ли?" Угроза смертью и в них отсутствовала. Откуда же она могла появиться в фальсифицированных вставках, имитировавших оборот предостережение представителям адресата в актах Менгу-Тимура, Тайдулы и Бердибека? Представляется возможным предположить, что угрозу смертью редактор сборника ханских ярлыков мог позаимствовать из содержания надписей, гравированных на пайцзах золотоордынских ханов. Эти надписи перевел на современном уровне и скурпулезно прокомментировал Н. Ц. Мункуев. Трудно допустить, чтобы русским грамотчикам ХІV-ХV вв., которые вместе с жалованной грамотой подучали и ее металлическое удостоверение — пайцзу, не было известна содержание надписи на ней. Концовка такой надписи гласила: "Всякий, кто не будет уважать [это ханское повеление], должен бить убит и умереть!"

Последней в индивидуальном формуляре ярлыка Менгу-Тимуса была удостоверительная статья. "Баячего лета осеннего пръваго месяца в четвертый на талы писано". Порядок слов ее русского перевода в деталях совпадает с таковым же в монгольских жалованных грамотах великих и улусных ханов. Принцип построения статьи в актах Тайдулы и Бердибека был таким же. Содержание статьи уже реконструировалось. Сейчас мы внесли бы в эту реконструкцию некоторые коррективы. Место написания обозначим словами "[наша ставка] в степи [когда находилась]". Последним словом статья, принимая во внимание наш вывод о том» что жалованная грамота Менгу-Тимура называлась ярлыком, будет "написан". В результате содержание статьи в целом предстает в таком виде: "В год зайчихи, первого месяца осени в четвертый [день] старого [месяца], когда ["наша ставка] находилась в степи, написан". Обозначенная в ярлыке Менгу-Тимура дата по нашему летосчислению соответствовала 10 августа 1267 г.

Пожалуй, только эта статья ярлыка Менгу-Тимура, текст которой дошел до нас в дословном переводе во всей полноте и без видимых искажений, может служить залогом того, что перед нами находится русский перевод подлинной монгольской жалованной грамоты. Только этот ее фрагмент не считали нужным, да и при желании не смогли бы ни изменить, ни тем более придумать последующие редакторы текста перевода ярлыка Менгу-Тимура.

Общий итог проделанной работы по реконструкции содержания ярлыка Менгу-Тимура сводится к следующему:

"Предвечного бога силою, наш, Менгу-Тимура, указ даругам-князьям городов и селений, князьям войска, писцам, таможникам, проезжим послам, сокольникам и звериным ловцам.

Чингис-хан и последующие ханы, наша старшие братья, говоря: "Священники в монахи, каких бы то ни было налогов не видя, Пусть богу за нас молятся, благопожелания нам возносят!" — выдавали им ярлыки» И ныне мы» прежним ярлыкам согласно, сказав им; "Каких бы то ни было налогов не видя, богу за нас молитесь, благопожелания нам возносите!" — этому митрополиту ярлык дали.

В год зайчихи первого месяца осени в четвертый [день] старого [месяца], когда [наша ставка] находилась в степи, написан".

В случае, если наша реконструкция покажется исследователям достаточно обоснованной, она может быть использована в качестве материала для разного рода исторических построений.

Текст воспроизведен по изданию: Ярлык Менгу-Тимура: Реконструкция содержания) // Историография и источниковедение истории стран Азии и Африки, Вып. XII. Л. ЛГУ. 1990

Текст - Григорьев А. П. 1990
сетевая версия - Strori. 2013
OCR - Станкевич К. 2013
дизайн - Войтехович А. 2001
Историография и источниковедение истории стран Азии и Африки. 1990

В 1267-1282 годах, а родился предположительно в 1240-е годы. О его происхождении летописи предоставляют следующие сведения: у второго сына Бату Тукана было 5 сыновей.

Менгу-Тимур был вторым по старшинству. Мать его была из племени ойрат. Смерть отца и старшего брата сделала его самым значимым претендентом в семействе Бату-хана на престол Орды. Его двоюродный дед Берке, правящий Золотой Ордой, никогда не имел звания «хана» и, скорее всего, властвовал с условием, что престол отойдет прямым потомкам хана Бату. Менгу-Тимур был назначен его наследником, несмотря на то, что у Берке был и родной сын.

И хотя престолонаследие было определено задолго до смерти Берке, за трон Менгу-Тимуру пришлось побороться.

Крутой норов монгольского наследного принца заставлял опасаться его царствования придворных сановников, потому в качестве претендента в правители был выдвинут его младший брат — покладистый и богомольный Туда-Менгу. Его приверженность к исламу привлекала к нему множество сторонников, которые надеялись на то, что он продолжит политику Берке.

Ханский титул Менгу -Тимура

Еще одну партию возглавлял друг и любимец покойного Берке сотник Ногай. Он был сторонник возведения на ханство малолетнего сына Берке. Ногай был серьезным противником Менгу-Тимуру — у сотника был огромный авторитет в войсках.

После стычек, интриг и кровопролитной борьбы Менгу-Тимур в 1266 году получил ханский титул. Со своим основным конкурентом он поступил достаточно мягко — Ногай был сослан, получив дальний улус, в дела которого хан не вмешивался, допустив, таким образом, создание автономной области в составе ханства. Судьба сына Берке историкам неизвестна — строятся гипотезы, что, скорее всего, Менгу-Тимур позаботился о его устранении.

Учтя опыт двоюродного деда, хан не стал управление войском вручать одному военачальнику и разделил его на три части — центральную возглавил сам, а руководство двумя другими поручил тем, кто помог добыть ему престол — нойонам Маву и Тайре.

Если кто и ожидал, что Менгу-Тимур радикально изменит внешнюю и внутреннюю политику государства, то он ошибся. Поначалу все продолжилось также, как и при его предшественнике. Он продолжил поддерживать дружественные отношения с египетским султаном и даже участвовал в качестве союзника египтян в войне с иранским правителем Абагой. Но, получив от него сокрушительное поражение, прекратил военные действия. И, несмотря на дипломатические ухищрения султана, призванные возобновить их, избегал военных столкновений с Ираном.

Умный и дальновидный хан

Внешняя политика хана была достаточно мудрой и взвешенной. Отношения с были ровными и спокойными. Начало его правления ознаменовалось выдачей «ярлыка» православной церкви, который освобождал ее от податей, в ее внутренние дела хан не вмешивался, предоставив определенную автономию.

Этот жест можно расценивать двояко: и как укрепление лояльности на подконтрольных территориях, и как фактически провозглашение себя ханом, поскольку такие решения могли выносить только обладающие этим титулом чингизиды.

Добыть же себе легитимно этот титул Менгу-Тимуру помогла взвешенная политика по отношению к своим восточным монгольским родственникам. Интригуя, поддерживая то одного претендента на титул великого хана , то другого, путем хитрости и дипломатических ухищрений, а также благодаря военной поддержке нужных ему кандидатов, Менгу-Тимур добился от родственников на курултае 1269 года признания независимости Золотой Орды.

В первые три года своего царствования этот умный и дальновидный хан сумел не только придать легитимность своему правлению, но и укрепить границы, создав мощное и влиятельное государство. Военную силу в свое правление Менгу-Тимур применял относительно редко. Авторитет Золотой Орды в его правление был настолько высок, что достаточно было слухов о намерении хана начать военные действия, и решение находилось дипломатическим путем.

Мудрый правитель Менгу-Тимур

В 1270 году Тевтонский орден собрался воевать Великий Новгород, и князь Ярослав кинулся искать защиты у хана. На переговоры новгородцев с рыцарями Менгу-Тимур отправил своих посланников. Увидев монголов, тевтонцы подписали мир с Новгородом на выгодных для новгородцев условиях. еще не раз обращался к хану за помощью, и Менгу-Тимур проявлял незаурядную дипломатичность в разрешении запутанных русских вопросов.

Не отказывал он русским князьям и в помощи против внешних неприятелей. Так что отношения с ханом у русской знати были вполне хорошими. Но в одной княжеской смерти Менгу-Тимура обвиняют: правитель Рязани был убит в стычке с менее влиятельными князьями. И если хан и имел к этому отношение, то самое отдаленное.

Впоследствии возникла легенда, что рязанский князь был убит именно в ставке хана за веру: на Романа Олеговича донесли недоброжелатели, что якобы он не только хулит правление Менгу-Тимура, но и называет хана язычником. Разгневанный хан велел мучительно казнить смелого князя, который потом за перенесенные страдания был причислен к лику святых православной церковью.

Но эта версия имеет несколько серьезных изъянов. Ордынские ханы были очень лояльны к вероисповеданию других, и ни одной казни до или после упомянутого случая из-за религиозных взглядов не было. Также смущает позднее возникновение легенды — князь был объявлен святым только в шестнадцатом веке. Между тем факты свидетельствуют скорее о доброжелательном отношении хана к правсолавию. Например, сарайскому епископу Митрофану Менгу-Тимур поручил дипломатическую миссию в Византию, а также запретил католическим миссионерам проповедовать в Орде.

Менгу-Тимур показал себя не только талантливым политиком, но и мудрым правителем. При нем ханство достигло экономического расцвета: он продолжил дело Берке — выпуск единой монеты. И там хан повелел ставить себе титул «султан» для поднятия авторитета в мусульманских государствах. Кроме того, он объявил Золоту Орду вотчиной рода Бату, отрезав, таким образом, навсегда ее от притязаний чингизидов из других семей.

Смерть хана

Хан умер относительно молодым ему не исполнилось и сорока. В 1282 году у него возник нарыв в горле. Лекари операцию провели неудачно, и Менгу-Тимур скончался от осложнения. Завещания правитель не оставил, потому не было ясно, кому из десяти сыновей нужно было наследовать родительский трон. Скорее всего, скорой смерти хан не предполагал, потому распоряжений на этот счет не было.

И вновь на политическую арену вышел сотник Ногай. Используя свою силу и влияние, он поспособствовал восшествию на престол Золотой Орды брата Менгу-Тимура Туда-Тимура. Правителем новый хан оказался слабым и недальновидным и, после нескольких лет правления, был свергнут потомками Менгу-Тимура в 1287 году, а затем убит.

А теперь куда?

Ужинать. Когда я сказал тебе, что не голоден, я солгал.

Кто как, а я в подобных обстоятельствах совершенно не способен заявить, что устал и хочу домой. Даже когда это чистая правда.

Поэтому домой я вернулся уже в предрассветных сумерках, как и положено безответственному тунеядцу и прожигателю жизни, в которого я искренне надеюсь когда-нибудь превратиться. А более-менее сносно притворяюсь уже прямо сейчас.

Думал, все уже давным-давно спят. Отчасти это оказалось верно, по крайней мере, собаки совершенно точно где-то дрыхли, и никто не стал сшибать меня с ног, а потом с энтузиазмом тащить на утреннюю прогулку. Так уж мне сегодня повезло.

Однако в гостиной сидела тощая рыжая девица, конопатая, глазастая, скуластая и, в целом, чрезвычайно симпатичная. Сперва я её недоумённо разглядывал, прикидывая: кто такая, откуда взялась? И что такое ужасное должно было стрястись в её жизни, чтобы она побежала не в Дом у Моста, а прямиком ко мне? Всё же репутация у меня, прямо скажем, неоднозначная, ещё со старых времён, когда Джуффин с Кофой вовсю развлекались, выдумывая обо мне легенды, которые должны были хоть немного уравновесить мой несолидный облик и местами вздорный, а всё же слишком лёгкий для Тайного Сыщика характер.

И только несколько секунд спустя я наконец опознал Базилио. Не то чтобы я действительно забыл, что леди Сотофа нынче ночью превратила наше чудище в юную леди, просто знание это пока оставалось сугубо теоретическим. Я ещё не успел по-настоящему осмыслить тот факт, что теперь в моём доме стало одним человеком больше. И одним условным василиском меньше. Что, строго говоря, даже немного досадно, я как раз окончательно привык к его кошмарному облику. И тут вдруг - здрасьте пожалуйста, начинай сначала. А ведь к человеку обычно гораздо трудней привыкнуть, чем к самому ужасному чудищу. По крайней мере, мне.

Ты чего не спишь? - наконец спросил я.

И тут же сам понял, насколько это глупый вопрос. Если бы меня из чудовища в человека превратили, я бы поначалу не то что спать, а даже в кресле спокойно сидеть не смог. Бегал бы небось по потолку с воплями, восторженными и паническими вперемешку.

Впрочем, побегать у Базилио не было никаких шансов: на коленях у нее устроились Армстронг и Элла, а из-под такого груза фиг выберешься, мне ли не знать.

При моём появлении она просияла, как будто увидела доброго волшебника.

Впрочем, если разобраться, я и есть волшебник. В некотором смысле даже добрый. Иногда. Но в тот момент так растерялся от её радости, что задал ещё один глупый вопрос:

Может быть, ты голодная?

Как заботливая бабушка, честное слово.

Бывшее чудовище отрицательно помотало рыжей головой.

Наоборот, - сказала она. - Сэр Джуффин перед уходом предупредил Трикки и Меламори: "Не увлекайтесь пирожными, а то бедный ребёнок у вас обожрётся до полного изумления". Похоже, именно это со мной и произошло. Наверное сэр Джуффин наделён пророческим даром.

Этого у него не отнимешь, - согласился я. - А где, собственно, твои кормильцы?

Пошли спать. Вообще-то, сперва они уложили спать меня. И даже немножко со мной посидели. Я видела, что они очень устали, и притворилась, что уснула, чтобы их не задерживать. Правда, потом об этом пожалела. Мне почему-то стало страшно одной. Хотя я была не совсем одна, а с кошками. Но всё равно страшно.

Страшно - что именно?

Вообще всё! - упавшим голосом призналась Базилио. - Я же ещё никогда не спала в человеческом виде. Наверное мне теперь должен присниться настоящий человеческий сон? Ужасно интересно, как это, но всё равно страшно. Потому что в первый раз. Но гораздо больше я боюсь, что во сне превращусь обратно…

Понимаю, - кивнул я. - Сам бы на твоём месте тоже боялся. Но на самом деле об этом и речи быть не может. Леди Сотофа Ханемер никогда не халтурит. Уж если заколдовала, то заколдовала, точка.

Леди Сотофа Ханемер, - мечтательно повторила Базилио. - Такая удивительная, прекрасная леди! А она ещё когда-нибудь сюда придёт?

Не знаю, - честно сказал я. - Вообще-то, у неё очень много дел. С другой стороны, как раз нынче ночью она говорила, что без дружбы жизнь теряет всякий смысл. Так что у нас с тобой есть шанс снова её тут увидеть. Ну или получить приглашение на кружку камры в её саду, тоже неплохо.

Это было бы потрясающе. Я ещё никогда в жизни не ходил… не ходила в гости. И слушайте, я же, получается, вообще почти ничего никогда в жизни не делала! Ну, такого, что обычно делают люди. И теперь ужасно боюсь не справиться.

До сих пор?!

Конечно, до сих пор. Например, я ещё никогда в жизни не рассказывал о себе чудовищу, только что превратившемуся в красавицу. Не было такого, клянусь! Ты у меня первая.

Базилио неуверенно улыбнулась. Я понял, что надо продолжать.

А пару часов назад я впервые в жизни наблюдал, как один удивительный дом превращается в другой, ещё более удивительный. Перед этим впервые в жизни провожал домой леди Сотофу - обычно-то она Тёмным Путём уходит, или ещё как-нибудь исчезает. А нынче днём я впервые в жизни попал в лапы уличной гадалки и увидел Пророческий сон. Как тебе такой список? И учти, это был, по моим меркам, очень спокойный день, заполненный исключительно удовольствиями и дружеской болтовнёй.

То есть, обычно у вас всё ещё более удивительно? - восхитилась Базилио.

Да, - признался я.

И не соврал.

А что вы делаете, чтобы не очень волноваться? - спросила она. - Чтобы уснуть можно было. И вообще…

Впрочем, всегда можно просто сказать правду.

Штука в том, что я обычно очень устаю. Когда уже на ходу засыпаешь, не до волнений, лишь бы до подушки добраться. Поэтому ты сейчас не спеши в постель. Сиди тут, или в кабинете - где хочешь, там и устраивайся. Я бы с радостью составил тебе компанию, но сил уже нет, прости. Поэтому займись чем-нибудь интересным. Почитай, например.

Точно! - просияла она. - Мне же Трикки книжку оставил. Про то, как делать чудеса. Я могу поучиться колдовать.

Я внутренне содрогнулся, вообразив возможные последствия. Но виду не подал, потому что выказывать недоверие к новичку - худшее, что может сделать старший. Бодро сказал:

Отличный план. Только сперва очень внимательно всё прочитай. И перечитай, чтобы ничего не пропустить. А ещё лучше, выучи наизусть. Настоящие колдуны всегда знают все нужные заклинания наизусть, а ты чем хуже?

Ничем? - робко спросила Базилио.

Правильный ответ, молодец. Вот и зубри, пока не свалишься от усталости. Рано или поздно это случится, верь мне. Со мной, например, уже случилось. Вот только что, у тебя на глазах.

С этими словами я картинно пошатнулся и плюхнулся на ковёр.

Но иногда обстоятельства вынуждают нас становиться героями.

Ладно, - сказал я, переползая с ковра на диван. - Буду спать здесь. Но только при одном условии. Вернее, условий целых три. Во-первых, так будет не всегда, а только сегодня. В честь твоего первого человеческого дня. Потом я снова переберусь в свою спальню, договорились?

Конечно, - согласилась Базилио. - Я наверное быстро привыкну. Я постараюсь!

А во-вторых, ты принесёшь мне какое-нибудь одеяло. Потому что у меня уже нет сил за ним идти. Честно.

Я сейчас! - воскликнула она.

Раздалось недовольное мяуканье Армстронга и Эллы, которых по такому случаю ссадили с колен на пол. Буквально минуту спустя я почувствовал, что меня заботливо кутают, как младенца. Это было так здорово, что я сразу смирился с размерами дивана и всеми прочими неприятностями, уже наступившими и грядущими - авансом, примерно на полгода вперёд.